[septimus]

Однако Екатерина Великая была не совсем уж первооткрывательницей в вопросах роскошной жизни Российского Императорского двора, она развила и вознесла традицию роскоши Елизаветинской эпохи на более высокий уровень, свидетельницей которой была многие годы...
«Петровский сервиз», о котором стоит упомянуть, был изготовлен Иоганом - Фредериком Кеппингом (Johan Friedrich Köpping) в Санкт - Петербурге, заказан Елизаветой Петровной в 1750-1760 гг. с литерами П, русским и Holstein-Gottorp гербами для великого князя Петра Федоровича (Петра III) /супница за номером No. 16/, для пользования его в резиденции в Ораниенбауме. Именно для этой летней резиденции, великолепно обставленной в соответствии с роскошными вкусами Императрицы Елизаветы Петровны и был изготовлен этот серебряный «петровский» сервиз в 1750-х годах.

После воцарения Екатерины Великой в 1762 году, новая Императрица захотела сохранить ценнейшие имперские сокровища в Санкт-Петербурге, приказав, чтобы пригородные дворцы направили наиболее значимые предметы в столицу.
Таким образом «Петровский сервиз» была перевезен в Зимний дворец, указан в реестре полученных дворцом предметов, как привезенный лейтенантом Сельвиным (Сенявиным) из Ораниенбаума (выгравировано «Сел», хотя также было высказано предположение, что «Сел» может быть аббревиатурой «сельский», указывающий, что объекты были перенесены из «сельской» местности).

В инвентарном списке Императорского серебра барона Армина Евгеньевича фон Фелькерзама (Armin Baron von Fölkersahm; 4 апреля 1861, Рига — 7 мая 1917, Порвоо, генеалог, искусствовед, коллекционер, художник, камергер), хранителя Галереи драгоценностей Императорского Эрмитажа (Фелькерзам А. Е. Описи серебра Двора Его Императорского Величества: в 2 т. СПб., 1907 стр.507/ Baron A. de Foelkersam, Inventaire de l'Argenterie, conservée dans les Gardes-meubles des Palais impériaux: Palais d'Hiver, Palais Anitchkov et Château de Gatchina, St Petersburg, 1907, vol. II, p. 507) в 1907 году указано наличие лишь 6 супниц из «Петровского» сервиза.

Предполагается, что первоначальный сервиз был обширнее, так как сохранившиеся супницы пронумерованы до 17-и. Вероятно, большинство предметов сервиза были уничтожены в конце XVIII века во время царствования Императора Павла, когда многое из Императорского серебра было переплавлено для чеканки монет. Другие овальные супницы из сервиза не отмечены и не имеют определенной даты поступления или изготовления. А.Е. Фолькерзам пишет (т. I, стр. XXI), что овальная супница, вероятно, немецкой работы периода XVIII века, но без клейма. Происхождение как «немецкое» допускается Фолькерзамом, однако, стилистика, вес и проба серебра дает основание предполагать, что посуда из «петровского» сервиза изготовлена в период царствование Петра I нежели при Петре III, то есть атрибутируется началом XIII века. Таким образом возможно часть предметов изготовлена в середине XIII века Köpping (с клеймом), а овальные супницы французским ювелиром German (без клейма), данное заключение Фолькерзама вызывает определенную путаницу в атрибуции и споры до сих пор. Хранится сервиз в Императорской коллекции до 1917 года. Эта супница также указана в документах от 8 октября 1917 года в составе 31 крупной партии сокровищ, переданных из Зимнего дворца в Москву по приказу Временного правительства на хранение.
Продано большевиками Ball & Graupe, Берлин, 25 сентября 1930, лот 18.

Высота 35 см, диаметр 41см
8994 грамм

[septimus]

Думаю, будет небезинтересной статья самого А. Е. Фелькерзама:

«НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О С.-ПЕТЕРБУРГСКИХ ЗОЛОТЫХ И СЕРЕБРЯНЫХ ДЕЛ МАСТЕРАХ ЗА СТО ЛЕТ. (1714—1814)»

Оффтоп

Российские мастера за 100 лет
Барон А. Е. Фелькерзам
НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О С.-ПЕТЕРБУРГСКИХ ЗОЛОТЫХ И СЕРЕБРЯНЫХ ДЕЛ МАСТЕРАХ ЗА СТО ЛЕТ. (1714—1814)
(Старые годы: Ежемесячник для любителей искусства и старины. – 1907. – Январь. – С. 7—13.)
Страница из журнала - иллюстрации на фото
За последние двадцать лет на западе неоднократно обращалось внимание на мастеров золотого и серебряного дела и появилось в свет немало о них исследований. У нас теперь имеются более или менее подробные сведения о мастерах былого времени в Германии, Франции, Англии, Дании и т. д.
Мы знаем их клейма, можем выяснить роль многих из них в искусстве и степень их таланта. Таким образом, нам возможно за редкими, быть может, исключениями определить, кем именно исполнены старинные предметы заграничного производства. Пора и у нас заняться этим делом, оставшимся пока совершенно ещё нетронутым, неисследованным и неизвестным. Мы так привыкли смотреть на произведения искусства, как на предметы заграничного происхождения, что почти всегда считаем всё хорошее привезённым из заграницы, если только нет прямых доказательств противоположного. В виду этого все наши музеи и частные коллекции изобилуют примерами неверного определения разных серебряных и золотых вещей, как вещей заграничного производства, между тем как они исполнены в России.*

При близком знакомстве с этим предметом, мы не только можем убедиться в том, что и у нас имелись отличные мастера, хотя большею частью иностранного происхождения, но и в том, что немало произведений их рук уцелело и дошло до нас.*
В течение шести лет автором этой маленькой статьи, из разных архивов (Министерства Имп. Двора, Мин. Финансов, Ремесленных управ и проч.), а также и из многих других источников, собран довольно обширный материал по этому вопросу.*
Наиболее точны и полны сведения, сохранившиеся относительно С.-Петербургских мастеров, почему мы и решаемся издать этот материал как первый опыт, надеясь, что найдутся и другие исследователи, которые со временем пополнят то, чего пока ещё не удалось установить.*
Начало серебряного дела в С.-Петербурге восходить почти ко времени основания города, так как Пётр Великий, ещё в самом начале XVIII века, выписал в новую столицу из Москвы и из заграницы множество разного рода ремесленников и художников, между которыми были и золотых, и серебряных дел мастера.*
Точные сведения о последних начинаются с 1714 г., когда Император разрешил мастерам из иностранцев соединиться в цех, утверждённый им же в 1721 и 1722 гг. Пётр Великий, впоследствии, ввёл по примеру запада цехи во всей России. Императрица Екатерина II определила более подробно внутреннее устройство русских цехов в «Ремесленном Положении» 1785 г. и, наконец, Император Павел I уже окончательно организовал их в «Уставе Цехов» 1799 г.*
Цех составляли мастера, подмастерья и ученики. Во главе каждого цеха стояли цеховые старосты, избранные мастерами ремесла, которые одни только пользовались правом голоса. Цеховым мастером становился ремесленник, получивший аттестат на это звание и принятый в цех, после отслужения не менее трёх лет в качестве подмастерья и после исполнения им «пробной работы» (Meisterstück).*

Мастер пользовался исключительной привилегией держать мастерскую, подмастерий и учеников и приобретать права городского обывателя. Это привилегированное положение передавалось и вдове мастера.*
Понятно, что сперва, когда Петром Великим было дано разрешение соединяться в цехи, иностранцы из мастеров, первые, почувствовали надобность такого учреждения, так как они находились в чужой земле, не знали русского языка и ещё у себя на родине привыкли к законам, требованиям и обязанностям цехового устройства, существовавшего на западе повсюду ещё в средние века.*

Итак, золотых и серебряных дел мастера из иностранцев соединились в 1714 г. в цех, который получил, после утверждения, последовавшего в 1721 г., название: «Das Amt der löblichen Gold-und Silberarbeiter in St.-Petersburg».*
Архив этого поныне ещё существующего цеха, к которому мы обратились, заключает в себе много интересного и ценного материала для истории серебряного дела. До 80-х годов XVIII ст. книги о внесении учеников, о выписке подмастерий и о производстве их в мастера не всегда, однако, велись с достаточным вниманием и имеют много пробелов. С 1787 г., благодаря организаторскому таланту тогдашнего старосты, Иоахима Гассельгрена, были заведены новые книги и по возможности пополнены пробелы в старых, были затем учреждены цеховые, кассовые книги и т. д., так что с этого года сведения становятся уже полнее.*

Первым старостой иностранного цеха был Иоганн Яспер, а со дня утверждения цеха – Готфрид Гильдебранд. Этот Гильдебранд, родом из Дерпта, попал в 1707 г. в плен в Москву и принадлежит к числу тех первых мастеров, которые были присланы в новую столицу ещё Петром Великим. До времён Императрицы Екатерины II в иностранном цехе было сравнительно немного мастеров, но с тех пор число их всё более и более возрастает и достигает к началу XIX ст. приблизительно ста пятидесяти.*
Вот список первых С.-Петербургских золотых и серебряных дел мастеров иностранного цеха до 1735 г.:
1714. Яспер. Johann Jasper. 1718, 1727.*
1717. Дей. Abraham Dey.*
1719. Реймер. Johann Reymer.*
1721. Гильдебрандт. Gottfried Hildebrand.*
1721. Бейер. David Beyer. 1725.*
1721. Дом (Дон). Nicolay Dohm.*
1721. Шнауц. Antony Schnautz.*
1721. Гольст. Johann Holst.*
1721. Луд. Jacob Lud.*
1721. Старк. David Staark.*
1721. Шульц. Johann Schultz.*
1721. Удендаль. David Udendahl.*
1724. Данквард. Joachim Danckward.*
1724. Фридрихсон. Friedrichson.*
1724. Кеппинг. Claus Jacob Köpping. 1741.*
1724. Шарпинель. Scharpinel.*
1725. Дункель (Тункель). Wilhelm Dunkel, ‡ 1744.*
1725. Лис. Charles Lys, ‡ 1746.*
1726. Бауман. Carl Friedrich Baumann.*
1726. Бок. Matthias Bock.*
1727. Джипс. Samuel Gips.*
1728. Бибо. Cornelius Bibo.*
1728. Даммер. Jacob Dammer.*
1729. Друмнен. Drumnen.*
1729. Кюнстелер. Friedrich Wilhelm Kunsteler.*
1731. Бэм. Böhm.*
1731. Удер. Uder.*
1731. Дейхман. Zacharias Deichmann.*
1731. Царт. Johann Heinrich Zahrt. 1745.*
1734. Нодэ. Pierre Naudé.*
1735. Каталау. Katalau.*
1735. Клифман. George Klifman.*
1735. Мартенс. Johann Martens (Martin).*
1735. Опман. Heinrich Opmann.*
1735. Руберт. Niklas Rubert.*
1735. Шмаль. Johann Schmahl. 1754.*
1735. Стюлбергер. Sebastian Stuelberger.*

Все книги, счета, аттестаты, дела и пр., с самого начала существования иностранного цеха и доныне, велись на немецком языке. Это объясняется тем, что немцы занимали в цехе первое место по численности. Они переселялись в С.-Петербург не только из Германии, но также и из Курляндии, Лифляндских и Эстляндских городов, из Польши и Москвы, где уже давно существовали немецкие колонии; нередко также они переселялись из Финляндии, где в Выборге, Вильманстранде и Фридрихсгаме тоже, ещё с начала XVII ст., образовались подобные же колонии выходцев из немцев. Второе место по численности занимают шведы; часть их пришла к нам тоже из Финляндии. За ними следуют французы и финны. Кроме этих национальностей, мы находим между мастерами датчан, англичан, австрийцев, армян, итальянцев и т. д.*

Обыкновенно мастера эти брали себе в ученики своих же земляков, что особенно заметно у финляндцев и шведов, но нередко и русские поступали в учение к иностранным мастерам. Уже в первой половине XVIII ст. стали делать разницу между золотых и серебряных дел мастерами, потом явились новые группы, под названием ювелиров, гравёров и галантерейных мастеров. Последние выделывали мелкие вещи.*
Ювелиры не все считали нужным принадлежать к цеху, и некоторые, как напр. знаменитые Позье (Pauzier) и Бернарди, предпочитали занимать положение более свободное и быть скорее купцами-торговцами, чем ремесленниками-мастерами.*
Гравёры принадлежали к цеху с самого начала его существования, однако вышли из него в 1842 г. и учредили особый цех.*
Многие из мастеров не строго держались той или другой отрасли ремесла и были одновременно и золотых, и серебряных дел мастерами, и ювелирами. В нижеследующих списках мастеров мы указываем их специальность, везде где мы могли её установить.*

Бывали мастера, которые избирали себе одну определённую специальность и выделывали исключительно вещи одного рода; таковы напр. мастера Панаш, Кеммерер и Кейбель, из которых первый исключительно, другие оба по большей части занимались выделыванием орденских знаков.*
Не лишним будет упомянуть о том, что одна группа мастеров русского цеха, которая пока совершенно ещё не исследована, занималась исключительно выделыванием церковной утвари: окладов для икон, крестов, лампад и пр.*
После учреждения цеха иностранных мастеров, и русские золотых и серебряных дел мастера объединились в один цех.*
К сожалению, почти все дела и акты, списки мастеров и т. п. этого цеха уничтожались впоследствии и несколько сот тысяч дел было продано – особенно в 1864 и 1871 гг. – как ненужные бумаги, на вес. В архиве С.-Петербургской Ремесленной Управы, пострадавшем кроме того два раза от пожара, нашлись только дела, начиная с 1805 г., и восстановление истории русского С.-Петербургского цеха и русских мастеров является мозаичной работой – собиранием повсюду разбросанных, бессвязных и скудных известий. От 1805, 1807 и 1809 гг., существуют книги «выданных мастерам билетов» с тысячами фамилий мастеров всех цехов вместе; однако, ни при одном имени мастера не указано, к какому именно цеху он принадлежал, так что этот материал совершенно непригоден.*...

см. продолжение ниже...

[septimus]

проложение:
Оффтоп

От 1804, 1811 и пр. гг. существуют так называемые «Ревизские сказки», в которых каждый мастер давал сведения о своём семействе.*
Эти сведения очень скудны и также ничего не содержат относительно того, когда он был принят в цех, откуда родом и т. п. Кроме того, и в этих книгах мастера не размещены по цехам, а все вместе, так что отыскивать золотых и серебряных дел мастеров в этой массе имён и фамилий, среди мясников, портных, сапожников, кузнецов, бассонщиков и пр. – весьма трудно.*

К первым русским мастерам в С.-Петербурге, которых удалось пока найти, принадлежат:*
Пазулов, придворный ювелир. 1721, 1723.*
Самсон Ларионов. 1723, 1724.*
Сухотин. 1721, 1723.*
Фёдор Разумов. 1730, 1738.*
Михаил Юрьевич Бельский. 1736.*
Иван Либман. 1741, 1762.*
Тихон Золотарёв. 1743, 1750.*
Иван Шрейдер. 1745.*
Иван Золотарёв. 1747, 1753.*
Иван Вольный. 1753.*
Иван Евстифеев. 1762.*
Костылев. 1764, 1767.*
Никита Иванов. 1768.*
Чистяков. 1768.*

С начала XIX века начали строже следить за тем, чтобы в цех иностранных мастеров принимались только действительно иностранцы, и неоднократно мастера из иностранцев, принявшие русское подданство, выходили из иностранного цеха, чтобы перейти в русский.*
В 1793 г. «Цех русских золотых дел мастеров и серебряников» состоял из 44 мастеров, 16 подмастерий и 14 учеников, а цех иностранцев – из 59 золотых дел мастеров, 51 серебряника, 27 галантерейных мастеров и 2 гравёров, – всего из 139 мастеров, не считая однако ювелиров, записавшихся купцами.*
Прежде чем перейти к спискам всех известных нам за сто лет (1714—1814) С.-Петербургских мастеров, мы должны ещё сказать несколько слов относительно их клейм.*

Ещё до основания новой столицы, работавшие в Москве, мастера отмечали клеймами свои произведения и, естественно, что обычай этот был перенесён и в С.-Петербург, тотчас по учреждении в нём цехов.*
Эти клейма получили название «именников», так как они состояли из инициалов имени и фамилии мастера. Обыкновенно буквы (2 или 3) помещены в продолговатом прямоугольнике, но встречаются рамки и другой формы.*
В Москве, где обыкновенно помещались в клейме три буквы (имя, отчество и фамилия), клейма особенно часто имели форму сердцевидную или трилистника.*
К концу XVIII века, во избежание смешения часто повторяющихся одних и тех же инициалов, принадлежащих разным мастерам, вошли в употребление именники с полной фамилией в прямоугольнике или en creux.*
Часто мастера, после нескольких лет, изменяли форму клейма, так что мы знаем иногда 2—3 разных клейма, обозначающих одного и того же мастера.*
При знании имён и фамилий мастеров и времени их жизни и деятельности, в теории более или менее легко определить, кем именно исполнены предметы, на которых уцелели клейма. Однако, на практикеявляется часто одно обстоятельство, усложняющее разрешение этой задачи, это то, что клейма «пробирных мастеров» – тоже «именники» и часто имеют совершенно такой же вид, как клейма-именники золотых и серебряных дел мастеров.*
Если на клеймах пробирных мастеров находится кроме инициалов ещё и год, тогда это клеймо легко различается, потому что год никогда не встречается на клеймах золотых и серебряных дел мастеров, но если оно состоит только из двух букв, то единственное условие возможности определить его – знание всех имён и фамилий тех и других мастеров. Мы даём по этой причине, прежде всего, фамилии и инициалы тех С.-Петербургских пробирных мастеров, которых нам удалось установить с указанием тех годов, к которым, по нашим изысканиям, относится их деятельность:*

Ф. М = "Фёдор" Милюков, с 1728 г*
Б. = Букаев, до 1736 г*
Г. Щ. = 1736, 1737*
Ш. = Шамшев, 1737*
В. Н. = 1742*
И. Ф. = Иван Фролов, 1743–1776*
Е. Б. = Евграф Боровщиков, 1772–1783*
Н. М. = Никифор Мощалкин, 1778–1800*
А. З. = 1795–1799*
А. Я. = Александр Ильич Яшинов (Яшинков, Яшенков), 1795–1826*
И. И. = Иван Афанасьевич Иванов, 1805

Из действительных мастеров-ремесленников, конечно, только известное число имеет право на общее внимание, таковы, напр., золотых дел мастера и ювелиры: Pauzier, Bernardi, Ador, Gass, Bouddé, Duс, Bock, Keibel, Godefroy, Hasselgren, и пр., или серебряники: Köpping, Blohm, Okkerblom, Bredenberg, Dohm, Deichmann, Liebmann, Lundt, Bergstroem, Buntzel, Buch, Hagstadt, Hedlund, Kolb, Palm, Tenner, Unger, и пр.*
Целый же ряд перечисляемых в алфавите мастеров представляет менее интереса, так как многие из них только короткое время работали в С.-Петербурге, или занимались исключительно более простой ремесленной работой, как, напр., выделыванием ложек и вилок, гладких тарелок и вообще более дешёвых рыночных вещей.*

Выяснить роль каждого из них, значение которое он имел для искусства, самостоятельность его вкуса, рисунка и пр. – это дело будущего, и мы тут только даём начало последующих исследований. Место, к сожалению, нам не позволяет прибавить к сведениям о мастерах ещё и то, что нам известно относительно предметов их работы, дошедших до нас, и дать описания разных вещей, определённых по документам или по клеймам, как произведения того или другого мастера.*
Клейма пока установлены для очень немногих мастеров, так как, кажется, нигде не сохранилось списков с описаниями их или медных досок с оттисками, утверждёнными Пробирной Палаткой.

[Пахом]

septimus,, очень интересно ! Спасибо !

[septimus]

Пахом, спасибо за внимание

[septimus]

Оффтоп

«Чистка серебра», Андре Буйе 1737 год, Музей Декоративного искусства, Париж

[septimus]

Оффтоп

Хотелось бы отметить, что столовая посуда второй половины XVIII в. отличалась разнообразием форм, пышностью чеканного рельефного цветочного декора на позолоченном фоне. Соответствующие эстетике стиля рококо, крупные миски и блюда, украшенные композициями из цветов на изящно изогнутых стеблях, связок плодов, листьев аканта (акантус), фигурок птиц, — определяют направление столичного среброделия 1770-х гг.
В «блестящий век Екатерины» основными заказчиками и покупателями драгоценных изделий утилитарного назначения были разумеется царский двор, представители дворянства, богатого купечества.

Екатерина, как мы знаем, любила делать воистину царские подарки, например, своему сыну от одного из братьев Орловых. Алексей Григорьевич Бобринский — внебрачный сын императрицы Екатерины II и Григория Григорьевича Орлова, владелец имения Бобрики, родоначальник графского рода Бобринских, генерал-майор.

Блюдо являлось частью парадного сервиза графа А.Г. Бобринского.
Москва, (?) 1770-е гг. (1792 г.?) Серебро; позолота, чеканка Диаметр 34,5 см

[septimus]

Оффтоп

ведущий научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи, Марина Владимировна Петрова расскажет нам любопытную история в продолжении истории жизни внебрачного сына Императрицы...

Однако начнем издалека... странное банкротство. В самом начале 1990-х годов средства массовой информации сообщили о том, что какой-то клерк, сидя то ли в Гонконге, то ли в Малайзии, буквально в одночасье обанкротил некое английское финансовое учреждение под названием «Берингс-банк». Банк этот у нас совершенно неизвестен, если только в узких кругах специалистов. И можно было бы пройти мимо этого сообщения, если бы ему не сопутствовали тогда две любопытные исторические справки.
Оказывается, в свое время Александр I именно в этом банке якобы взял заем для войны с Наполеоном. А сам этот банк был основан, как выяснилось, ровно 200 лет тому назад. Некоторыми журналистами называлась даже дата его возникновения — 1792–1793 годы.
Во всей этой истории лично меня заинтересовало лишь одно обстоятельство. Нет, не сам внешний долг. К тому времени это было уже давно сложившейся нормой межгосударственных отношений, включивших в свою орбиту и Россию также. Странно другое. Почему Александр I, занимая деньги у английской стороны, берет их не в солидных учреждениях, давно и прочно зарекомендовавших себя, с которыми Россия издавна поддерживала самые тесные финансовые отношения, а в малоизвестном тогда «Берингс-банке», насчитывавшем к тому времени всего лишь два десятка лет своего существования? Почему, скажем, не банкирский дом «Гармен и Ко», осуществлявший переводы государственных платежей, с которым напрямую сотрудничала Придворная контора барона Раля и Роговикова? Почему не банки «Джулиус Ангерстайн», «Сэлби и Ко», к услугам которых не раз обращалось российское правительство?
Даже если денежный мешок братьев Берингов весил не меньше, чем все остальные, тем не менее в перечне финансовых фирм, с которыми Россия официально имела дело, «Берингс-банк» не значился.

Кажется странным пересечение двух, казалось бы, абсолютно далеких друг от друга событий, происшедших практически в одно и то же время. Как раз в январе 1793 года Алексей Григорьевич Бобринский, внебрачный сын императрицы Екатерины II, отказался возвратиться в Петербург, куда ему наконец-то, после десяти лет запрета, разрешили прибыть в связи с предполагавшейся его женитьбой на немецкой принцессе Фредерике Баденской. То ли по случайному совпадению, то ли нет, но, можно сказать, в то же самое время возникает и «Берингс-банк», в котором спустя двадцать лет Александр I берет в долг, надо полагать, кругленькую сумму. Войны стоят недешево!

А нет ли между всеми этими событиями — бунтом Алексея, созданием «Берингс-банка» и кредитом России — какой-то невидимой миру связи? Предположение не столь уж беспочвенное, поскольку доподлинно известно из многих источников, вплоть до Павла I, что в свое время Екатерина Великая действительно осуществила весьма приличный перевод для Алексея именно в Английский банк. Правда, до сих пор точно не известно, в какой именно. Выяснив адрес, дату и сумму перевода, можно будет тогда подтвердить или опровергнуть выдвинутое нами предположение о взаимосвязи данных фактов.

По мере погружения в материал дело это все более запутывалось, словно чья-то воля усиленно старалась сбить поиск с пути истинного. Под ее действие, между прочим, попала не только одна я, но в свое время даже такой известный в прошлом историк, как Петр Бартенев, которому мы, собственно, и обязаны обширной публикацией документов из самых разных источников относительно семейства графов Бобринских, и в первую очередь самого первого в роду — бастарда Екатерины II — Алексея.

В статье, предварявшей ту, столетней давности, публикацию, Петр Бартенев, упоминая об «английских деньгах», называет и имя Григория Григорьевича Орлова, имевшего якобы самое непосредственное отношение к их переводу. При этом никаких ссылок, никаких документальных подтверждений факта причастности Орлова к данному делу не приводится.
Просмотрев всю «Окладную книгу прихода—расхода Кабинетных Ее Величества денег», мы не встретили ни одной записи, даже намекающей о передаче графу Орлову столь внушительной суммы. Нет никаких указаний о выделении ему «английских денег» из государственных банков и казначейства. И тогда нам остается последнее: предположить, что эти деньги были выписаны Орлову из Сохранной казны, которая создана по указу Екатерины от 20.XI.1772 года при Воспитательном доме как разновидность банка и куда она в самом начале 1773 года распорядилась переводить все свое полковничье жалованье, а также доходы с волостей, приобретенных для Алексея. И следовательно, сам перевод «английских денег» мог быть осуществлен не ранее этого времени. Но тогда под большим вопросом оказывается само участие в деле Г. Г. Орлова, так как именно в этот период императрица порывает с ним. И сразу же возникает следующий вопрос: откуда у П. Бартенева информация о непосредственном отношении к этому делу князя Орлова?
Но что же подвигло Екатерину на осуществление перевода денег в английский банк для Алексея? Должна же быть какая-то конкретная, вполне реальная и, видимо, очень важная причина, вызвавшая необходимость сосредоточить для него, как пишет Бартенев, в «Английском банке большие деньги»1.

Поскольку никаких документов, подтверждающих время «английского перевода», у нас нет, попробуем поискать эту причину в различные периоды жизни Алексея Бобринского.
Начнем, естественно, с 1762 года, времени рождения Алеши (11 апреля) и вступления Екатерины на престол (28 июня).
Хорошо известно, что уже в 1763 году она приобрела большое тульское имение на 11 000 душ крепостных для своего бастарда. Регулярно навещала мальчика в Елизаветино (под Петербургом), где он в семье бывшего камердинера, а ныне камергера В. Г. Шкурина окружен трепетной любовью, вниманием и заботой.
В 1766 году она отправила Алексея в Швейцарию для поправления здоровья. Через год вернула мальчика в Россию и летом взяла с собой в свое путешествие по Волге. В 1770-м по настоянию Г. Г. Орлова отправила его в Военную школу в Лейпциге. Собственно, этими обстоятельствами и ограничивается ее внимание к своему малолетнему сыну. Екатерина молода, увлечена до страсти Орловым, но при этом главная ее забота— укрепление своего положения на троне.
Можно, конечно, предположить, что деньги перевели в связи с поездкой Алеши в Швейцарию. Но тогда при чем тут Англия? Не проще ли было воспользоваться швейцарским банком напрямую, а не ходить за деньгами окольными путями? Но даже если швейцарские банки в ту пору и не пользовались такой известностью и славой, как теперь, то почему не обратились к услугам крупнейшего в Голландии и вообще в Европе банкирского дома «Гопе и Ко», с которым правительство Екатерины II работало в самом тесном контакте?
По той же логике отпадает и, так сказать, «английское» финансирование четырехлетнего пребывания мальчика в Военной школе, где он находился с 1770 по 1774 год, на что ежегодно выплачивалось 2438 рублей 71 копейка2 из так называемой «комнатной суммы», то есть принадлежащей лично императрице. Кстати, в счет этой суммы входило и содержание двух сыновей В.Г. Шкурина, обучавшихся в той же Военной школе. Деньги на их содержание вряд ли, миновав Германию, были бы переправлены в Англию. Тем более что в Гамбурге находилась возглавляемая банкиром Мартином Дорнером Контора Копенгагенского банка, с которой Россия также поддерживала довольно тесные отношения.

Но может быть, что-то угрожало жизни Алеши в России или кто-либо пытался использовать против императрицы сам факт имеющегося у нее незаконнорожденного сына? По этой причине, безусловно, могла возникнуть мысль переправить мальчика за границу, защитив тем самым от посягательств и его, и себя. А в связи с этим и перевести в банк той страны, где он будет жить, соответствующую сумму денег, которая давала бы приличные проценты, обеспечивающие ему безбедное существование. Но фактический ход событий в период 60-х годов не дает нам никаких оснований для подобного рода предположений. И в архивных документах не находим мы никаких свидетельств, даже отдаленно напоминающих о какой-либо угрозе использовать ребенка в качестве шантажа против Екатерины. А если нет причины, то нет и следствия.

[septimus]

Оффтоп

Попробуем поискать Алешины деньги в 1770-годы. Может, здесь нам повезет больше. Осенью 1772 года Екатерина, уже будучи не в состоянии переносить вечные измены Григория Орлова, решила подвести черту под десятилетней совместной жизнью с ним. И тогда, оставшись одна, она вплотную занялась дальнейшим устройством судьбы своего ребенка.

Как известно, Екатерина II в своих отношениях с сыном постоянно выдерживала дистанцию и откровенно своих объятий ему не раскрывала, но она и не забывала о нем. И теперь, осенью 1772 года, она не только не отдалилась от него, но приняла на себя всю полноту ответственности за его жизнь, безопасность и благосостояние. По этой причине и начал вызревать в ее голове план относительно Алексея, с чьим незаконнорожденным происхождением его царствующая мать так никогда и не смирилась. И весь ее план был направлен на преодоление этой жестокой несправедливости по отношению к ее сыну. Она приобретала для него имения, строила дворцы в Петербурге, на тульской земле и в Подмосковье, сколачивала капитал, покупала обстановку, дарила многопудовые серебряные столовые сервизы и прочее прочее прочее. Иными словами, она закладывала прочный фундамент его материального благосостояния.
Его затянувшееся путешествие сначала по России в течение года (1782–1783), а затем про Европе (1783–1788), где он провел целых пять лет, — веский довод в пользу необходимости денежного перевода, дабы поддержать молодого человека за границей. Сильный аргумент, в поддержку которого говорит и тот факт, что в 1777 году граф Г. Орлов женился, а в 1780-м отправился за рубеж. Удобный случай, чтобы загодя, предваряя будущее европейское путешествие Алексея, и перевести для него деньги, которые наверняка ему там понадобятся. Если Екатерина рассчитывала свой план на двадцать лет вперед, то исключать такого шага, как заранее обеспечить жизнь Алексея в чужих краях, мы не можем. Казалось бы, все сходится.

Но во-первых, из Инструкции3, полученной от своего опекуна И. И. Бецкого, А. Бобринский знал, что будет получать ежегодно 34 645 рублей. Во-вторых, нет никаких сведений о распечатывании Алексеем своего английского счета. И даже более того. Когда у него за границей образовались долги в 74 000 рублей, мать почему-то не открывает ему тайну английских денег, дабы расплатиться с кредиторами, а в полтора раза увеличивает его годовой доход. Мало того, для лишней страховки просит своего давнего корреспондента Мельхиора Гримма не отказывать Алексею в субсидиях, если у того будет нужда в деньгах. Это при годовом-то доходе Алексея, возросшем до 60 000 рублей!
Ничего не слышим мы об «английских деньгах» даже тогда, когда, спустя два года, в Париже выявился его колоссальный — миллионный — долг. Екатерина при этом даже пальцем не пошевелила, чтобы покрыть его, а только велела Алексею немедленно возвращаться в Россию, где и поселила его в 1788 году до поры до времени в маленьком провинциальном городке Ревеле.
Что же касается Григория Орлова, то он, прожив за границей два года, после смерти горячо любимой жены вернулся в Россию 25 октября 1782 года. Это горе настолько сразило его, что он вскоре сошел с ума и через полгода (13 апреля 1783 года) скончался в Москве. Таким образом, иметь отношение к делу в 80-е годы он уже никак не мог.
Как видим, ни в первое, ни во второе десятилетия екатерининского царствования ситуация с «английскими деньгами» никак не просматривается. Еще менее различимы здесь следы Григория Орлова. Более того, ни в жизни Алексея, ни в жизни самой императрицы не возникает ни в 60-е, ни в 70-е годы никаких коллизий, а тем более опасных ситуаций, которые могли бы вызвать самоё необходимость переправить деньги в Англию. Правда, вскоре после женитьбы Павла Петровича в 1773 году его молодая жена Наталия Алексеевна, подстрекая мужа, попыталась было «свалить» свою свекровь. Но Екатерина, имевшая везде свои глаза и уши, сыграла на опережение, и у Малого двора, как называли великокняжескую семью и ее окружение, ничего не вышло. Подавленный своим поражением, Павел уже никогда ничего подобного, да еще столь откровенно, не предпринимал. Он был счастлив, что остался в живых и что никаких «оргвыводов» от матери не последовало. По времени вся эта история с заговором продолжалась недолго. Поэтому принимать какие-то чрезвычайные меры безопасности относительно Алексея не пришлось. Даже в 80-е годы, когда, казалось бы, весь ход событий его разгульной жизни за рубежом всячески способствовал тому, все равно никаких свидетельств о самом факте существования «английских денег» нет, и уж тем более к ним в эти годы никакого отношения не мог иметь Григорий Орлов.
А вот в 90-е годы положение существенно меняется. Именно тогда возникает насущная потребность перевести деньги в иностранный банк, и не абы в какой, а только в английский. Тому было две причины. Одна, как положено, внутренняя, обусловленная бунтарским поведением Алексея, а вторая — внешняя, точнее, внешнеполитическая, когда сама Екатерина II так неудачно и так неожиданно попала в сети, расставленные для нее Англией.
И здесь мы вынуждены вернуться к той январской истории 1793 года, когда Алексей, узнав по дороге в Петербург об истинных намерениях императрицы относительно него, с полпути возвращается к себе в Ревель. А намерения Екатерины II были таковы: женить Алексея на принцессе Фредерике, родной сестре жены Александра Павловича, которого бабушка погнала под венец в возрасте неполных шестнадцати лет. Официальное родство с царской семьей давало ее бастарду не только независимость и богатство, но и защищенность, а также вожделенное социальное равенство с великими князьями.
Да, можно было бы многое успеть и многого достичь за то время, что оставалось до предполагаемой ею коронации Александра. Можно было бы заложить в его отношения с Алексеем даже за такой короткий срок прочный фундамент, а она бы уж постаралась оградить его от возможных поползновений недоброжелателей разных мастей и званий.
Наконец, даже за то небольшое время, что оставалось до совершеннолетия старшего внука, можно было бы успеть приобщить Алексея к основам государственного управления, опираясь на высокий уровень его образованности, а также на те специальные знания, что получил он во время своего путешествия и по России, и по Европе. Неприезд Алексея означал полный крах всех мечтаний и надежд, всех планов, осуществляемых императрицей в тайне от всех в течение не одного десятилетия. План, ради которого она принесла столько жертв, пойдя даже на крайнюю меру, отказав и себе, и сыну на протяжении десяти лет в возможности не только видеться, но даже переписываться друг с другом, дабы не давать никому, и прежде всего Павлу, ни малейшего повода для каких-либо подозрений.
Алексей лишил мать возможности восстановить всего лишь одно, последнее, но, может быть, самое важное звено в цепочке, которой бы она и повязала их обоих: «левого» сына и старшего внука.

А теперь они так и останутся не только незнакомыми между собой, но и чужими друг другу людьми. И как все пойдет дальше, одному Богу известно.
Она боялась сейчас за сына, может быть, больше всего на свете, словно предчувствуя, что и ей осталось недолго. Боялась не успеть передать власть Александру, и тогда трон по праву перейдет ее прямому и законному наследнику Павлу Петровичу, который, она была убеждена, начнет сводить счеты с Алексеем, вымещая на нем свою обиду на мать, от которой ему не было ни любви, ни ласки, ни свободы, ни власти. И он, конечно же, припомнит Алексею активнейшее участие его отца, Г. Г. Орлова, в свержении Петра III. Алексею не приходится ждать милостей от нового государя. Он, конечно, отберет все, что она скопила для своего бастарда, и непременно лишит его свободы, а то и самой жизни. И вот тогда может случиться так, что Алексею, потерявшему здесь все, придется бежать за границу, где ему, обездоленному и не имеющему никого во всем белом свете, и понадобятся средства к существованию. И средства немалые, поскольку эта европейская ссылка может стать для него пожизненной. И значит, надо обеспечить безбедную жизнь не только для него, но и для будущей его семьи, его детей и потомков. А учитывая при всем том проявившуюся еще с кадетских времен способность Алексея легко и быстро набирать долги, речь в данном случае должна идти не о десятках и даже не о сотнях тысяч рублей, а о сумме с гораздо большим количеством нолей.
Вот какова, по нашей версии, первая, и весьма существенная, причина появления «английских денег». И следовательно, время их перевода — не ранее 1793 года.

[septimus]

Оффтоп

Компромат

Но почему деньги ушли именно в Англию, а не в какую-то другую страну? Самый, казалось бы, простой ответ: да потому, что в это время Англия из всех европейских стран оставалась единственной, не охваченной огнем наполеоновских войн. Но при всем том в Голландии все еще продолжали действовать, правда не столь широко, как раньше, некоторые банкирские дома. В частности, «Гопе и Ко», сотрудничество с которым не прерывалось даже в эти тяжелые времена. Все не так просто, как может показаться на первый взгляд...
Здесь наши предположения и логические построения должны уступить место фактической истории России времен царствования Екатерины Великой.
Во время второй войны с Портой (1787–1791) в ходе успешных боевых действий к 1790 году стало все более вырисовываться главное направление для русских войск — нижнее течение Дуная.
В результате штурма Измаила (11.XII.1790) — основы турецкой обороны — крепость пала. Поражение турок было сокрушительным. И хотя русское правительство не было заинтересовано в продолжении войны, тем не менее такая громовая, победная точка в конце ее могла очень скоро трансформироваться в многоточие. Ведь с падением Измаила открывался оперативный простор для дальнейшего продвижения русской армии на юг, в сторону Константинополя. Центр православного мира, он был вожделенной целью так называемого «греческого проекта», согласно которому на освобождаемых от турецкого ига территориях православных государств должно было возникнуть под эгидой России греческое государство со столицей Константинополем. И царь уже был для него готов — младший внук императрицы великий князь Константин Павлович.
Поскольку события на театре военных действий развивались благоприятно, то Екатерина II с полной уверенностью в победе занялась даже составлением правительства для будущего государя.

В случае наращивания военных успехов русской армии и флота с вытекающими отсюда последствиями начинается прямое и откровенное усиление позиций России в этом регионе, который уже давно опекала, держа под неусыпным оком, Англия. Присутствие здесь России, да еще в форме Греческого государства, не входило в британские планы.
Где гарантии, что Россия, укрепившись на берегах, противолежащих Турции, в виде марионеточного Греческого государства, не начнет своего дальнейшего продвижения не только на Запад, освобождая на Балканах братьев по крови и вере, но и вытеснение отсюда английского присутствия, о чем и заявлял тогда лорд Белгрейв: «Как только русские пройдут Дарданеллы, они, конечно, будут поддержаны коварными греками, и где потом кончатся их завоевания, один Бог может сказать»4.

Примечательно, что как раз в эти годы отношения между обеими странами были дружественными. Но при всем том Англия, как известно, всегда придерживалась однажды заведенного правила: у туманного Альбиона нет вечных врагов и вечных друзей, а есть только вечные интересы. И, защищая свои собственные интересы, распространявшиеся за тысячи километров от Лондона, Англия вдруг потребовала от России немедленного прекращения военных действий, возвращения русской армии и флота в пределы России и перемирия с Портой. А в качестве веского аргумента выставила, заручившись предварительно поддержкой Пруссии, военную эскадру.
Подобного рода требования выдвигаются только в двух случаях: или если данная сторона обладает оружием, гораздо более мощным, чем противник, или если располагает убийственным компроматом, способным не только урезонить своего противника, но и вообще вывести его из игры.
Англия, как известно, никогда не была слабым государством и всегда умела заставить считаться с собой. Ее флот был одним из самых сильных в мире, но все же ее мощь была не настолько велика, чтобы в такой, можно сказать, ультимативной форме диктовать свои условия. И кому? Российской империи, которая была к тому времени на пике своего взлета в эпоху екатерининского царствования.

Стало быть, остается второй вариант: компромат. И здесь мы не далеки от истины. В портфелях английской дипломатии находились копии с оригиналов писем Екатерины II, написанных ею еще в конце 1750 — начале 1760-х годов тогдашнему посланнику Великобритании при русском дворе Чарлзу Уильямсу. Правда, по просьбе тогда еще великой княгини все ее письма по прочтении возвращались к ней обратно. Но предусмотрительная Екатерина Алексеевна не знала, что при этом каждый раз с них снимаются копии. Эти письма свидетельствуют не только о прямом и непосредственном участии жены наследника русского престола в заговоре 1757 года, но и о согласовании ее действий с английским посольством, где она не раз занимала деньги. И немалые! Правда, став императрицей, она вернула свой долг — 40 000 рублей, чем ввела английское правительство в великое смущение. В одном из писем к Ч. Уильямсу Екатерина прямо называет его одним из тех, кому она в случае обретения самодержавной власти будет обязана своей победой.