Как пишет
Лилия Константиновна Кузнецова и работе
«Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало»:
« .....Молодой монарх никогда не забывал о необходимой репрезентативности, однако решил по возможности резко сократить расходы, ибо так растрачивать деньги, как это делал покойный батюшка, грозило казне разорением. Павел I успел только с января по 10 марта 1801 года раздать угодившим ему персонам драгоценных подарков различной стоимости, поставленных Яковом Дювалем на сумму в 136 270 рублей, увеличившую и без того значительный долг «Собственному Императорскому ювелиру». Доклад же, поднесенный 22 марта 1801 года новому государю, не на шутку расстроил Александра I: расходы Кабинета превысили доходы на 1 339 509 рублей, что по тем временам было фантастической суммой.
Грядущая же коронация требовала новых немалых расходов, поскольку, чтобы не нарушать традиции, следовало предусмотреть большое количество подарков для раздачи в праздничные дни столь важного торжества. Хотя львиную долю предназначенных для пожалования вещей позаимствовали из числа казенных, хранящихся в кладовых Кабинета, потребовались и новые табакерки, перстни и карманные часы, украшенные портретами и вензелями нового самодержца. В результате только фирма «Братья Дюваль» в год коронации поставила ко Двору драгоценностей на сумму 115 735 рублей[38]. Дабы хоть как-то свести концы с концами, молодой монарх повелел: «возвратить <…> в государственное казначейство <…> вместо выданных в прошедшем году ювелиру Дювалю – 410 317 рублей, <…> заплатить ювелиру Дювалю за взятыя в Комнату брилиантовыя и другия вещи – 506 970 рублей», причем в нынешнем 1801 году выплатить «ювелиру Дювалю – 306 970 рублей, прочия же… 200 000 рублей оставить платежем до предбудущаго года»[39]. Однако эти 200 тысяч и в 1802 году не смогли из-за нехватки денег в Кабинете уплатить Якову Дювалю.
Александру I пришлось, где и насколько только возможно, прибегнуть к сокращению расходной части бюджета. Михайловский замок, обагренный кровью убитого государя, спешно покинут членами августейшей семьи. Заказы на его
серебряный декор, изготовлявшийся на петербургской фабрике
Ивара-Венфельта Бука, аннулированы. Все ранее сделанное убранство, включая снятую со стен роскошную обивку, перенесли в Мраморный и Таврический дворцы или до поры до времени убрали в кладовые. В опустевшую бывшую императорскую резиденцию, напоминавшую современникам своеобразный мавзолей, въехали Орденский капитул и различные учреждения, а часть ее освободившихся помещений заняли под квартиры чины Двора.
Однако еще в феврале 1803 года императорскому Кабинету, чьи долги в 5 307 000 рублей приняла в конце концов на себя казна, пришлось с разрешения молодого государя взять на достройку злосчастного Михайловского замка миллионный заем из Ассигнационного банка, причем срок его уплаты, дабы оставить в распоряжении монарха хотя бы 1 794 276 рублей на текущие расходы, отнесен был на 1804 год.
Винченцо Бренне, любимому «первому архитектору» покойного самодержца Павла Петровича, подавшему в январе 1802 года в отставку, дали пожизненный пенсион лишь в 2000 рублей вместо просимых полагающихся 7800 рублей, да еще чуть было не обвинили в перерасходе и присвоении казенных денег.
Содержание Императорского Стеклянного завода, до 1792 года в блестящем состоянии находившегося в частном владении светлейшего князя Г.А. Потёмкина-Таврического, теперь стало казаться слишком обременительным, и казенное предприятие чуть было не отдали в аренду Николаю Алексеевичу Бахметьеву, успешному владельцу хрустальной фабрики близ села Никольского в Пензенской губернии. Но в последнюю минуту посчитали достаточным лишь продать излишки продукции, частично сократить число работников, а оставшихся с 1804 года перевести на сдельную оплату труда.
Почистили и кладовые Кабинета. Просмотрев хранившиеся там ювелирные вещи, выставили вышедшие из моды в 1802 году на аукцион, где выручили за них 37 776 рублей 1 копейку. Там же купец Батенин, вскоре основавший фарфоровую мануфактуру в Петербурге, смог прикупить нужных ему «пробных камней из композиции (то есть из стекла, имитирующего драгоценные самоцветы): 7 «оставленных в свинце на красной фольге», 4 «голубых» и 60 «разноцветных», за цену, превысившую первоначальную оценку в два, а то и в пять раз[40].
Но без драгоценных подарков при Дворе не обойтись. Теперь заказы августейшей четы выдвигаются исполнять другие ювелиры, начавшие свою деятельность еще в XVIII веке. К сожалению, только архивные документы дают представление о творчестве этих искусников, ибо из их работ почти ничего не уцелело от разрушительного действия времени...
...Придворные заказы на серебряные вещи теперь от фабриканта
Ивара-Венфельта Бука перешли к
Георгу-Фридриху Помо, которого предпочитали на русский лад именовать «Егором», а иногда даже называли на французский манер «Жоржем».
Он родился в Петербурге у золотых дел мастера Германа-Фридриха Помо, проживавшего в 1774 году «во 2 Мещанской в доме медника Барбо». После обучения тайнам профессии у родителя Георг-Фридрих Помо стал в 1787 году подмастерьем и поселился со своим сотоварищем Фридрихом-Карлом Реймером «во 2 Мещанской под № 379». Между тем дела отца пошли настолько хорошо, что он сумел приобрести собственный особнячок на той же улице, только под № 307. Не исключено, что какое-то время (вплоть до середины лета 1792 года) Герману-Фридриху Помо помогал в работе его жилец – золотых дел подмастерье Иоахим Диринг.
В 1797 году молодой Георг-Фридрих обрадовал отца, наконец-то получив статус серебряных дел мастера, причем талант и деловую хватку новенького настолько быстро оценили его коллеги по иностранному цеху, что всего через полтора десятилетия, в 1811 году избрали знатока избранной им профессии помощником старосты. Покинул сей мир прославленный серебряник Егор Помо не ранее 1825 года [95]. .....».
____
ист.: https://www.universalinternetlibrary...at_knigu.shtml