[nomados]

Дома в заброшенных деревнях потихоньку умирают под тяжестью времени, под тяжестью снега и дождей. Почти каждый такой дом побывал под пилой. Где угол выпилен, где кусок стены. И стоят они скособоченные, как калеки с пустыми глазницами. Изредка где наличники радуют, более массивные и глубокие, чем у нас на Ярославщине. А дома, ведь как и люди, все разные. Двадцать пройдешь и не заметишь, а один, как в ступор. Стоишь как зачарованный. Так и с людьми – и вежливый, и рассказать есть что. А мимо проходишь. Равнодушно. Не цепляет он тебя.

В Нигино зарубочку в памяти встреча с дядей Лёвой оставила. Местная знаменитость. Рыбак и охотник, деревенский философ, любитель выпить и пообщаться. С дядей Лёвой больше не встречался. Так и не знаю, жив он или нет…
Хотя в заказнике "Бобришный Угор" под Блудново часто потом бывал. И сам, и гостей привозил. Но это совсем в другую сторону от Нигино.

********************
— Ну а вот, к примеру, взять, — дядя Лёва щурится и смотрит на меня, как следователь, — тех же журналистов. Какой примерно у них заработок? На окладе али скоко напишут?
— По-разному… Есть, конечно, и на окладе.
— Понятно, — оживляется мой дознаватель. — Ну а сколько на день приходится?
— Да ведь как сказать? У кого как.
— Ну а все ж таки?
Я начинаю крутиться, как уж на сковородке. Что ответить? Сказать правду — все равно не поверит, а врать не хочется. Выручает меня бабка Антипиха. Предлагает выпить, и разговор моментально теряет неприятную для меня остроту. Пить с утра, да еще теплую самогонку я отказываюсь - огорчив этим дядю Лёву до безобразия. Лицо его вытягивается, он неприязненно смотрит и сердито дергает кадыком. Впалые щеки, где пробивается седая щетина, еще больше заостряются.

А на обратном пути, по дороге к дому, начинает выговаривать, что из-за таких малахольных бесов, как я, и ему не перепало. И все городские - егисты. Я долго пытаюсь понять, почему я егист, и кто это такие. Баптисты, евангелисты? Все оказывается намного проще – эгоисты.
- Я если и пьющий, да не запойный. И не жадный - не пожалел для тебя кадку с рыжиками открыть, а ты… Ну ничо, у меня дома тоже настойка имеется. И свои сухари лучше чужих пирогов.
Он махнул рукой и широкими шагами рванул вперед, поминая Антипиху, которой за её крохоборство шиш с маслом, а не дров наколет.

*********************

Остановился около прокопченной, одним углом ушедшей в землю бани, недалеко от которой громоздилась печь, поросшая бурьяном на пепелище.
- А тут Кузнецовы жили. С их Ленкой в школу бегали.
- Это в какую школу? Нигинскую? Не. Была тут между деревнями. До четвертого класса.
- Кажный день пешком, а зимой на лыжах. Транвая у нас нет! – и захихикал своей же шутке.
И в дождь и в метель бегали. Учителку побаивались. Евдокия Фёдоровна. Как начнет ругмя ругать, так не знаешь куды и скрыться. И выправляться не получалось, как ренгеном просвечивала!
- А кто же дом спалил?
- Никто. Молния в дом попала. Но это уже потом.
Сестра её двоюродная, Саша – ох красивая девка была! Пацаны табунами бегали.
Я? Я нет. Мне Ленка глянулась. На вечеринах заигрывала со мной. Я на гармошке играю, а она и так и сяк возле меня. И частушками кроет, глазами стреляет. А гулять с Эдиком стала. Он старше нас был. Вот девка к нему и тянулась. Зря я губу раскатывал. Как-то гляжу, идут – я на крышу бани вот этой и залез. Подглядеть за ними хотел, дурак. Ревность ни старого, ни малого не щадит. Они стоят под баней, воркуют. А у меня нога как назло поехала, с крыши и свалился и драпать. Долго жених этот гнался за мной. Да не догнал.

Я обратил внимание, что вечно смешливый и подковыристый дядя Лёва, когда заходила речь о прошлом, о детстве, становился серьезным.
- Нас человек шесть отседова с Горки-Кокуй в школу начальную бегали. Вот туда, напрямки через поле.
- Так вы отсюда?
- Вон наш дом. Потом, как женился, так в Нигино и переехал.
- Не на Ленке случаем?
- Нее. Она рано уехала. В Оленегорск, кажись, поступать.

- Вас же, наверное, кто-то провожал из взрослых в школу?
Он посмотрел на меня, как на несовершеннолетнего идиота
- Это сейчас школьников на автобусах возят, да еще учителям наказывают сопровождать детвору. А мы когда учились, ничего такого не было. Сами ходили.
Пацаны банку с сажей брали и склянку с керосином. И ватагой: я, Мишка сопливый, и девчонки – Лена, Тася, Галина. И никто нас не сопровождал. Бежим вот туда. Через поле. Осенью и зимой – считай по тёмному. Фонарей на столбах по пути не попадалось. Банка, спрашиваешь, для чего? Увидим волка вдали или глаза его, как фонарики и давай керосином сажу поливать. А банка у нас к палке была прибита. Подожжём - сажа и вспыхивает. Факелом, значитца, машем, и орём – волков пугаем. Так в школу и бегали. А уж про автобусы и слыхом не слыхивали.
Сами старались по мере возможности друг за другом присматривать. Это не город. По одному ни-ни, только группой. По пути друг дружку собирали. Вот за Ленкой последней и потом напрямки.
И беда, бывало, приходила. Как-то крепкий мороз был и паренек один отстал. Это уже когда в Нигино учились. По лыжне шли. Он замыкающий - вот и не уследили. Устал видно и присел. И заснул навсегда. Мы не сразу кинулись. Потом уже поздно было. Замерз парень. Вот так, брат, наша учеба проходила. В профессора трудно отсюда выбиваться.

(Продолжение следует)