[Люб.фарфор]

в 1987 году, когда Сергей Иванович вышел из лагеря по горбачевской амнистии для политзаключенных и основал «Гласность» – самый крупный в те времена независимый журнал. От огромной коллекции оставались крохи, большая часть была конфискована КГБ, но и эти крохи, собранные в обычной советской квартире на станции метро Бабушкинская, поражали воображение. «Сергей Иванович, что это за листы у вас под кроватью?» – «А, это офорты Бакста». Помню автографы Хармса и письма Александра I, работы украинских и русских авангардистов, редчайшие иконы. Через несколько лет Сергею Григорьянцу не только удалось вернуть из музеев часть конфискованной КГБ коллекции, но и значительно ее расширить. Теперь она впервые выставлена в Большом дворце Царицынского музея. Рафаэль, Микеланджело, Кандинский, Малевич, Врубель.

– Как вы стали коллекционером, как ваша коллекция начиналась?

– У нас коллекция семейная. Естественно, это были разоренные дома, но, тем не менее, сохранились остатки коллекций моего прадеда, моего деда, родственников и по бабушкиной, и по дедовской линии. Во время войны и в послевоенные годы коллекция спасала нашу семью от голода. Остатки коллекции дали мне возможность, когда я вернулся первый раз из лагеря, купить в Боровске дом, а не снимать комнату, на чем изо всех сил настаивала милиция. Квартирные хозяйки всегда зависят от милиции. Толю Марченко тут же укатали за нарушение надзора – все, что нужно было милиционерам, сказали квартирные хозяйки, и я понимал, что точно так же скажут и обо мне.
В 1975 году я в первый раз был арестован и, когда КГБ выяснил, что со мной нельзя договориться о сотрудничестве, решили обвинить меня в спекулятивном обмене рисунков на магнитофон, что позволило конфисковать коллекцию, в том числе и из квартиры моей матери (хотя киевские профессора говорили, что они знают эти вещи с двадцатых годов) и распылить ее по десятку музеев Советского Союза. 9 лет тюрьмы, 3 года высылки в Боровск, потом работа в журнале «Гласность» и в фонде «Гласность», которая отнимала у меня все время. Я не думал, что когда-нибудь вернусь к коллекции. Уже в 1990 году я понял, что к власти в Советском Союзе идет КГБ. В августе 1991 года я отказался быть ширмой и становиться председателем комитета по контролю над КГБ. К 1992 году я уже точно понял, что нынешние обстоятельства хуже советских. Еще не был убит мой сын, еще не были убиты многие другие, но все вокруг становилось гораздо более агрессивным, уже начинался второй разгром «Гласности», потом третий. И своему помощнику Диме Востокову я как раз 20 лет назад сказал: может быть, нам организовать при фонде «Гласность» антикварный отдел, чтобы были хоть какие-то деньги для того, чтобы платить сотрудникам агентства «Ежедневная гласность»? Мы выпускали два раза в день по-русски и по-английски информационный бюллетень на многих страницах. В это время в

Фра Беато Анжелико (1395-1455) "Благовещение", коллекция Сергея Григорьянца
​​ оме оставалось примерно 15 случайных картин и несколько любопытных вещей, но никакой коллекции не было, об этом я совершенно не думал. И вот в 92 году идея обратиться к коллекциям вернулась заново. Я был реабилитирован, мне забросили в почтовый ящик извещение о том, что генеральная прокуратура отменила все приговоры. Потихоньку, в результате новых судов в Москве и Киеве я оказался единственным человеком, который получил назад из десятков музеев двух стран – не всё, конечно, но существенную часть коллекции. Разнообразные вещи из Третьяковской галереи, из Останкинского музея, Музея истории Москвы… В Киев собрались вещи из черниговского и львовского музея... Я уже так серьезно и жестко к этому стал относиться, что за те части коллекции, которые пропали (библиотека, редкостная мебель XVII века, почти все картины старых мастеров), я получил из госбюджета компенсацию. К 2000 году я понял, что работу фонда «Гласность» потихоньку надо сворачивать, потому что делать вид, что в условиях нового режима я могу чего-то добиться, я не хотел. Ситуация становилась все хуже и хуже. В 2003 году мы провели последнюю девятую конференцию «КГБ вчера, сегодня, завтра». К этому времени выяснилось, что мой водитель —
бывший офицер связи Гейдара Алиева, и нападения на «Гласность» стали такими, что выдержать это было невозможно. И вот в уже совершенно безнадежной жизни, при том, что моей семье пришлось уехать в Париж, поскольку угрожали убийством жене и дочери, коллекция опять стала якорем спасения.