20.09.2016, 20:20 | #1 |
Специалист раздела "Советский фарфор"
|
Швалбе-Матвеева Эльза Карловна
Швальбе-Матвеева Эльза Карловна (28.10.1903 - 2006 гг), скульптор,
Член Союза художников СССР, г. Рига. Родилась в Подольской губернии, переехала в Латвию в 1918 году. Окончила Рижскую Академию Художеств. Была осуждена в 1949 году за принадлежность к Латвийскому рериховскому обществу, запрещённому в 1940 году накануне немецкой оккупации Латвии. Провела в лагере политзаключенных строгого режима 6 лет. |
20.09.2016, 20:32 | #7 |
Специалист раздела "Советский фарфор"
|
Карклиня Инга Николаевна
Искусствовед, член Латвийского общества имени Н.К.Рериха Февраль 1996 года. «Как хорошо, что ты есть ... но кто ты?» Натюрморт как будто ритуальный: Абажур, фиалки и вино. Все как прежде. Только взор печальный Приковало темное окно... Петр Терентьев, весна 1941 года. Это стихотворение написано другом молодости Эльзы Карловны Швалбе – инженером-химиком Петром Николаевичем Терентьевым накануне войны. Кем был этот человек голубой крови с поэтической душой декадента, который стал для нее единственной мужской моделью скульптурного портрета? – О6 этом она никому не поведала... И только в октябре нынешнего года, когда ей исполнилось 92, она прочла по памяти это четверостишье: "Вот так создаются образы"... Так я не умею... Но попытаюсь – уже не в первый раз – написать о ней повесть нашей почти полувековой совместной жизни... |
20.09.2016, 20:32 | #8 |
Специалист раздела "Советский фарфор"
|
С Эльзой Карловной Швалбе-Матвеевой я познакомилась в декабре 1950 года в оледеневшем от 50 градусного мороза поселке Абезь Интинского района Коми АССР. Здесь располагался инвалидный лагерь политзаключенных строгого режима... Его контингент оставлял довольно печальное впечатление: старческого возраста женщины, покалеченная во время следствия и на шахтах Воркуты молодежь... Да еще такие, как мы с ней, которые "полегли костьми" во время многочасового перехода в колоннах... Черное безмолвие заполярья поглотило все – людей, бараки и юрты. Слило воедино небо с землей, и только тусклые голубые очертания сторожевых вышек напоминали о жуткой реальности – "заживо погребенные"...
Минимально краткое пребывание в лечебных бараках – и две доски в двухэтажных общих... Там рядом мы пролежали пять лет... Первый год "привыкания" был самым тяжелым. В коротком тяжелом сне я возвращалась домой к осиротевшей матери или, накинув на плечи ее старенький плед, мчалась на лекции в Университет – благо филологический факультет находился в центральном здании на бульваре Райниса 19... Мысленно перечитывала письмо Константина Георгиевича Паустовского о моем зачислении в Московский литературный институт им. Горького. Благодаря моим публикациям в периодике и рекомендательным письмам драматурга Ивана Кочерги (Киев) и декана филологического факультета Латвии академика Роберта Пельше мне самой предоставлялся выбор отделения... Я выбрала заочное отделение драматургии, возглавляемое до войны Джатиевым. И этим обрадовала своего крестного отца Ивана Антоновича Кочергу... Пробуждение по лагерному "гонгу" было "отрезвляющим"... По-солдатски быстро одевались, заправляли "конвертиками" постель и выходили на освещенную фонарями площадку. Линейка проходила по номерам, пришитым на спине бушлата. Не откликались лишь тяжелобольные, калеки и умершие за ночь... С каждым днем их становилось все больше. Никто их не жалел, не оплакивал – говорили даже "счастливый человек, отмучился..." и поспешно занимали его место на нарах. Тяжелее было с теми, кто, не выдержав испытаний судьбы, "шел на проволоку" и получал выстрел в спину. Их "упрекали" за "убийство души". Старушки-монашки, сгруппированные в отдельный барак за нарушение трудовой дисциплины во время религиозных праздников, молились за усопших... В снежные бураны, когда ветер срывал крыши с бараков и гасил электрический свет, многим грезились призраки и детский плач... Обреченность и безысходность судьбы сковывали мою душу отчаянием и туманили рассудок. И кто знает, чем бы это все закончилось, если бы рядом не было Эльзы Швалбе... |
20.09.2016, 20:35 | #9 |
Специалист раздела "Советский фарфор"
|
Уравновешенная, немногословная, с прямой горделивой осанкой, она даже в бушлате, с туго заплетенной вокруг головы косой и спокойным проницательным взглядом серо-голубых глаз выделялась из понурой серой толпы заключенных... Выслушивая меня, она не говорила утешительных слов, не жалела меня. Она беседовала со мной о кармическом законе, об испытаниях, посланных людям для самоусовершенствования, о том, что наши действия и мысли фиксируются в пространстве, что они обладают силой притягивать к себе родственные эмоции – плохие и хорошие... И что за одну короткую жизнь на земле человек при сильном и осмысленном желании может побороть в себе один-два и редко три своих недостатка... "Кстати, тебе необходимо бороться со страхом и чувством одиночества – добавила она строго. - И будешь еще благодарить судьбу за такие испытания. Без них тебе не стать писательницей..." Тогда мне трудно было поверить в эту жестокую истину. И я долго ни о чем не расспрашивала Эльзу Карловну, пока она сама в минуту откровения не рассказала о своих нелегких переживаниях.
Незадолго до ареста Швалбе из отцовского имения "Пучерга" Валмиерского округа вывезли в Амурскую область на поселение ее старушку мать на костылях, старшую сестру с мужем и дочерью. Младшая дочь сестры девятилетняя Рита находилась в это время в Валмиерской больнице после операции. И, как родители девочки ни просили конвой разрешить навестить ее по пути, им не позволили этого сделать. Так и уехали, не зная исхода операции... "Неслыханная жестокость", подумала я... - Узнав о случившемся, я забрала племянницу к себе в Ригу - продолжала рассказ Эльза Карловна, – но ненадолго. Вскоре арестовали и меня. А Риту родственники мужа определили в детский дом. Там она и по сей день... Девочка способная – хорошо учится... Через письма Эльзы в Ригу моя мать познакомилась с ее свекровью – Марго Карловной Матвеевой. Они подружились. Когда же конфисковали квартиру скульптора с мастерской на ул. Стабу 14, Эльза Карловна прислала моей матери доверенность на получение ее мебели... В 1953 году Швалбе пришло письмо из Амурской области с печальной вестью. Сестра Маргарита сообщала, что в доме для престарелых умерли мать... и муж... А старшая дочь Ингрида вышла замуж и ждет ребенка. Поговаривают, что скоро отпустят домой... - А где теперь их дом? - заволновалась Эльза Карловна и строго отнеслась к тому, что "будет ребенок..." С приходом весны в лагере началась дизентерия. Одной из первых заболела Эльза Швалбе... К этому времени я закончила курсы медсестер и отправилась работать в дизентерийный изолятор... Дежуря по ночам, писала свой "Дневник на подкладке бушлата". |
20.09.2016, 20:37 | #10 |
Специалист раздела "Советский фарфор"
|
В октябре 1953 года Эльзе Карловне исполняется 50 лет. Для меня это кажется много. Приветствую подругу стихотворными строками:
Поздравляю. Прожила полвека С чистым сердцем, светлою душой, С именем, достойным Человека, Тем, что пишут буквою Большой. В 1954 году в режиме лагеря наступает оттепель. Чаще начинают приходить письма и посылки. Устраивают выставку творчества заключенных. На ней представлена скульптура Эльзы Швалбе "Мать с ребенком". Автор дарит ее мне для отсылки матери. Оказывается, и мы имеем право что-то из своего "рукоделия" посылать домой. Из Москвы ожидается комиссия, и лагерь приводит в порядок бараки. Проходит санчистка и борьба с клопами... Эльзе Карловне администрация предлагает реставрировать на прогулочной "штрассе" скульптуру Дискобола. У него повреждена голова... А у меня новое испытание. В шести километрах от лагеря открыт изолятор для смертников. В этот раз – инфекционный энцефалит с летальным исходом. Приглашают медиков-многосрочников. Советуюсь с Эльзой. Она не отговаривает, но предлагает сделать самостоятельный выбор... Я иду, чтобы избавиться от страха смерти... Через полгода, похоронив под снегом 96 из 98 человек, возвращаюсь в барак. Меня приветствуют как человека "с того света"... Только Эльза молчит. Почему? – Перед сном она сказала: "Мне не хотелось бы, чтобы ты себя возомнила "героем"... Ты только сделала то, что положено каждому медику..." А в марте 1955 года происходит неожиданное для всех многосрочников – их освобождают из-под стражи первыми... Среди них и я. Отсидев 6 лет и 8 месяцев, попадаю под амнистию... Но пока закон не вступил в силу, не имею права жить в больших городах – значит, к матери в Ригу нельзя... Эльза предлагает мне сказать адрес ее отцовской усадьбы: Валмиерская область, Руиенский район, "Пучерга". Без каких-либо сантиментов договариваемся, что встретимся у моей мамы на бульваре Райниса 2... Перед прощанием Эльза предлагает надеть ее пальто и спрятать бушлат в чемодан... |
Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1) | |
|
|