[Vesper]

О том, как меня в Риге встречали родные и коллеги по Университету, я уже писала в одном из очерков. А вот о том, что спустя неделю после приезда, меня навестила темноволосая девушка с косами в синем ученическом платье, – не упомянула.

- Неужели же Рита Валдес – племянница Швалбе? Тот же высокий лоб, густые темные брови и немногословная тихая речь...

Мы с первого знакомства сблизились. Рита мало знала о своей тете... Она недолго с ней вместе жила и не успела к ней привыкнуть... Ей никто еще не сообщил, что умерли бабушка и отец...

Рита учится в восьмом классе и мечтает о встрече с матерью и сестрой... По ее инициативе мы вместе сфотографировались и послали в посылке тете Эльзе снимок.

Знакомлюсь и со свекровью Швалбе – милая, улыбающаяся старушка, преподавательница французского и немецкого языков. Она говорит: "Теперь мы одна семья – нас объединила Эльза..." Она не теряет надежды, что сноха после возвращения вернется к ее сыну - "Ведь Юрий до сих пор ее любит и ждет..." От нее я узнаю трогательную историю замужества Эльзы в начале войны. Юрий – блестящий художник, закончивший с золотой медалью Брюссельскую Академию искусств. Он участвовал на многих французских выставках. Естественно, как "золотая молодежь того времени", вел богемный образ жизни..."... А вернулся в Латвию, встретил на вечеринке художников царственную Эльзу с обворожительными серо-голубыми глазами... и женился...

Вскоре (еще до возвращения Эльзы) я познакомилась с ее мужем – живописцем Георгием Матвеевым (1910-1966). Талантливый, остроумный человек, превосходно воспитанный, так же как Эльза, он любит русских декадентов: Гумилева, Ахматову. Сам пишет стихи подстать инженеру Петру Терентьеву. Матвеев рассказывает мне, как в 1941 году по поручению Союза художников Латвии он стал гидом Веры Мухиной, приезжавшей в Ригу для участия в конкурсе на памятник Яну Райнису... Она приглашала его к себе в московскую мастерскую... Расспрашивал меня об Эльзе, он так и не понял, за что ее могли арестовать. Ведь она всегда была в Академии и Союзе художников "на передовом фланге", получала первые места на конкурсах и имела государственные заказы?!

[Vesper]

"Когда ее забрали в июле 1949 года, то в мастерской на улице Стабу остался отлитый в гипсе бюст Александра Пушкина, она готовила его к юбилейной дате поэта... Мечтала отлить в бронзе... В то время я был дружен с народным артистом Русской драмы, пушкинистом Юрием Юровским. Он охотно приобрел у меня эту скульптуру и пообещал, когда вернется автор, вернуть ее..." Прощаясь с Георгием Ивановичем, я выразила уверенность, что Эльза непременно "вернется" к нему...

- О, вы, юное дитя, еще не знаете свою подругу, - сказал он грустно, улыбнувшись. – Эльза не умеет прощать, но она умеет красиво "уходить" без ссор, упреков и даже без предупреждения... Вот так просто, однажды вернувшись в свою мастерскую на улице Суворова, я не застал ни ее, ни ее вещей и даже записки с адресом... Вот так, а глубокий след в душе оставила на всю жизнь...

В июле 1955 года Эльза Карловна появилась на пороге нашей рижской квартиры... Появилась налегке – в тапочках. "С прошлым, тем более лагерным, необходимо прощаться без сувениров", - объяснила она – и, увидев на своем старинном серванте лагерную скульптуру "Мать с ребенком", да еще с приклеенной головой (посылку, очевидно, проверяли!), Эльза решительно заявила: "Ее следует выбросить – долой с глаз"... Но тут заступилась моя мама: "Это мой дорогой подарок..."

До получения документов (мне – об амнистии, Эльзе – о реабилитации) мы жили на улице Райниса в квартире репрессированных в 1941-м родственников мамы нелегально. Но никто из моих кузин, боявшихся любого звонка в дверь, не протестовал. Эльза была из того же сословия, что и их родители, и к ней они относились с особым уважением и более того – она всегда была почетным гостем за их праздничным столом...

[Vesper]

В 1957 году из Амурской области вернулась осиротевшая семья сестры. Вернулась с прибавлением семейства – родилась дочь Ирена – общительный, жизнерадостный ребенок... "Боже мой, как постарела моя Риташа! – сокрушалась Эльза - Но где жить? – Моя мама предложила "пока суть да дело" ночевать у нее в служебной комнатушке на Рижском взморье (мама работала в доме отдыха в Майори на улице Лиенас 9).
Помню, как меня послали в детдом к Рите, чтобы сообщить о приезде матери. После этого сообщения я Риту такой никогда не видела.

Молчаливая, сдержанная в эмоциях, она от радости смеялась и плакала, громко оповещая своих подруг: "Мама приехала... Моя мама приехала!"
А потом начались тяжелые будни. После получения реабилитации "со всеми правами на жизнь" Эльзе не вернули ее прежней квартиры на улице Стабу 14 и не предоставили взамен другой. Первое время она не получала даже пенсии. А в темной 16-метровой комнате на улице Райниса, где мы ютились втроем, да еще рыже-белый строптивый спаниель Ромэо, о творческой работе трудно было думать. И все же Эльза в этих условиях создала мой барельефный портрет "Девушка с косой" и начала второй в фарфоровой глине...

На бульваре Райниса Эльзу посещали вернувшиеся из лагерей рериховцы: Катрина Драудзинь, Мильда Риекстинь-Лицис, поэт Рихард Рудзитис. Сюда пришел и мой будущий муж Янис Карклинь. В первом браке он был женат на двоюродной сестре Эльзы – Ирме и проходил с Эльзой по одному делу Рериховского Общества, отбывая наказание в лагерях Средней Азии... Янис Янович пригласил нас в оперу на премьеру "Пиковая дама", объявив, что он "попал с корабля на бал" – то есть утром сошел с поезда, а вечером занял свое место среди контрабасистов – радовался, что коллеги сохранили ему инструмент... И профессор Леонид Вигнер позаботился о предоставлении ему жилой площади...

[Vesper]

Жизнь налаживалась. Эльзу Швалбе восстановили в Союзе художников, назначили маленькую, но персональную пенсию, появились и госзаказы на скульптуру малой формы. Только с квартирой и мастерской не повезло. После моего замужества в 1958 году она сменила ряд неблагоустроенных комнат в разных районах Риги, а творчески работать могла лишь в Юрмальском Доме творчества художников. Образовалась и жизнь семьи Маргариты Карловны: она получила вызов от родственников покойного мужа из Германии. К этому времени Рита с отличием получила среднее образование в Риге и, хотя с болью в сердце покидала Родину и друзей, но не пожелала расставаться с матерью... Приглашали с собой и Эльзу Карловну, но она не поехала...

Маргарита Карловна предполагала, что сестра осталась в Риге из-за меня, но я думаю, что это не совсем так... Правда, жизнь наша протекала в тесном содружестве. Эльза вникала во все мои личные и творческие дела, была первым читателем и критиком моих искусствоведческих статей и книг, ездила со мной на творческие встречи с редакторами издательств Москвы и Киева. У нас появилось много общих друзей. А в 1988 году к 85 – летию Швалбе в Киеве состоялась организованная мной выставка трех скульпторов Латвии: народного художника Александры Бриедис, Эльзы Швалбе и медалиста-рисовальщика Яниса Струпулиса. Без преувеличения скажу, что произведениям Эльзы Карловны, как станковой скульптуры, так и миниатюрам и медалям – витринному искусству, было уделено особое внимание. На вернисаж пришли выдающиеся деятели украинской культуры, редакторы многих журналов и газет... Я радовалась не меньше Эльзы... Приехала она на открытие выставки на костылях, поэтому и для ее устройства в гостинице и в транспорте было все сделано от "щирой украинской души". Потом эта выставка побывала в Житомире и во Львове, и всюду о ней писали прекрасные рецензии. Был также и видеофильм, не говоря уже о восторженных выставочных отзывах.

К слову, о нашем "взаимовлиянии". Не всегда для моих книг требовалась помощь консультанта, но для меня лично было желательно и даже необходимо присутствие Швалбе. Оно вносило равновесие духа в общении с подчас капризными и избалованными почетными званиями художниками и писателями.

Думаю, что Эльза Карловна это понимала, и откликалась на мои приглашения. Она продолжала жить в очень неподходящих условиях для творчества. Последняя ее выставка, посвященная 90-летию со дня рождения, состоялась в январе 1994 года в Риге в Мемориальном музее Густава Шкильтера... Экспозицию ее мы делали вместе с Янисом Струпулисом. На ней были представлены не только музейные экспонаты, но и произведения 30-40-х годов из частных коллекций. Из моей был приобретен Французским колледжем бюст Александра Пушкина, на который претендовал (и по праву) Русский театр драмы...

[Vesper]

Вот, пожалуй, и все, что я могла сказать о своем друге и наставнице в юности. Спасибо ей за все то, что она сделала для меня и тех, кто в ней нуждался. Всегда ли она была справедлива в своих поступках с теми, которые ее любили – не мне судить – она сама лучше разберется в себе...

Не претендуя на роль аналитика, исследователя человеческой души, но последовательно анализируя пройденный вместе длительный и негладкий жизненный путь, я сделала ряд выводов, пусть даже субъективных, а порой и противоречивых, которые дают мне основание на раскрытие ее "загадочного" образа.

Духовный мир Эльзы Швалбе не лежит на поверхности. Немногословная, сдержанная в своих внутренних излияниях даже с самыми близкими людьми, Эльза Швалбе лишь по крупицам одаривает нас откровением... Лишь пару лет тому назад, в год своего 90-летия, она впервые согласилась на магнитофонную запись родовой хроники (которая фрагментарно была опубликована в журнале "Фемида" 1993, 3/4 под названием "Шумят дубы Видземского края"). Там только вскользь упомянуто ее "детское видение": "Близился рассвет. В детской комнате с зашторенным окном темно... Я проснулась от ощущения присутствия сидящей в белом одеянии женщины у моих ног... Я не испугалась, не закричала и диалог с ней был молчаливым... О нем я никому не поведала... Это было "сокровенной тайной..." Как знать, быть может, эта встреча была той путеводной звездой, которая на протяжении всей жизни давала ей силы и духовную энергию преодоления тяжелейших жизненных испытаний!

Познание жизни у всех начинается с испытаний. У трехлетней Эльзы-Елены оно началось с физической травмы...
"У меня с детства появилось стремление летать и падать, - пошутила Эльза Карловна. - В первом "полете" сломала нос, это было первым физическим страданием и беспокойством родителей о нарушении гармонии черт моего лица".
Но все обошлось, и красивая девочка с большими серо-голубыми глазами, окаймленными густыми ресницами, (и тихой речью) продолжала очаровывать окружающих...
При встрече со старшей сестрой Швалбе Маргаритой Карловной в 1957-58 годах я спросила, как в детстве переносила боль и операции ее младшая сестра.
"Поразительно терпеливо, без плача и жалоб, – ответила она - Такая подвижная и жизнерадостная, во время болезни она преобразовывалась – становилась послушной и кроткой". Такая метаморфоза происходила с Эльзой Карловной и в зрелые годы.
Вспоминаю 1952 год в Абезе. Весна. Круглосуточно ярко светит солнце, без светотеней, в упор, тает снег, оставляя под собой толстый покров льда. В лагере по всем баракам идет генеральная санчистка, выносят во двор нары, обливают кипятком и смазывают темной вонючей жидкостью от клопов. Эльза больна, она слабеет с каждым днем. Немецкий хирург Штеер обнаруживает у нее опухоль шейной железы, необходима операция, без гарантии на выздоровление... И все же это шанс. Швалбе не возражает. Мне как медсестре разрешено присутствовать на операции... Операция длится несколько часов: заболевание железы дало уже метастазы в другие органы. Диагноз серьезный... Но у больной сильная психическая энергия, которая способствует выздоровлению... И оно происходит на глазах у удивленного врача... Думаю, что способствовали исцелению и наши совместные молитвы...

После возвращения на Родину начался новый "летный" период с переломом конечностей и сложными болезненными операциями. Швалбе по нескольку месяцев лежит в больнице, учится ходить с костылями. Именно теперь в ней преобладают высокие духовные качества самообладания, терпения при полном подчинении строгому медицинскому режиму... Но как только это тяжкое испытание преодолено, в ее характере остро выступают иные качества: исчезает чувство "послушания и соблюдения режима", появляется тяга к перемене места жительства, друзей, желание творческой работы... В отличие от своих коллег она занимается ваянием без пролития пота, замыслы рождаются спонтанно и осуществляются быстро, доставляя автору эстетическое наслаждение...

Швалбе как в жизни, так и в искусстве верна принципам красоты форм и изысканности силуэтов. Названия ее бронзовых миниатюр 70-80-х годов: "Хранительница Огня", "Раздумья", "Ожидание", "Материнство"... И вновь "полеты и падения", физические страдания... Теперь, на 93-м году жизни – перелом тазобедренной кости. Операция без жалоб и стонов... и вновь возрождение... Не каждому это дано... Тот же светлый ум, ясная память, которой не коснулся склероз, и рациональный, подстать времени, здравый, а порой и жестокий рассудок.

Эльза Швалбе уже давно, более двадцати лет, старалась избавиться от обременительных вещей, в том числе от книг и картин... Она "безжалостно", откинув сантименты чувств, возвращала их авторам, а если таковых не оказывалось "на месте" – раздаривала... Все логично и оправдано: солидный возраст, нет рядом духовно близких людей, разбирающихся в ценности изобразительных средств искусства. Бетонные стены современных квартир не рассчитаны на "вбивание гвоздей", но подвержены нападению тараканов и того хуже – клопов... Стоит ли рисковать?

Разгрузочная акция квартиры, естественно, производилась не ею, а теми, кто приходит на помощь больным и великовозрастным старикам... Благодарная функция... Побольше бы было таких, которые это делают, продлевая физическую жизнь своих хозяев... А как на это реагируют те, кто с любовью и благодарностью одаривали художницу своими творениями, укрепляя духовные нити родственной связи?... По-всякому... Рациональный образ жизни интеллигенции нашего времени многих приучил духовные ценности переводить на язык валюты... Хотя многие, на это неспособны, в том числе и я. Для меня вещи от духовно близких людей, даже при их уходе из жизни, представляют особую ценность и продлевают общение с ними... Поэтому, получив в свой адрес возвращенные книги и картины, которые специально создавались для Швалбе в мои молодые годы и не без ее консультаций – я пережила нечто вроде стресса. Это заставило задуматься и над своими обширными архивами, которые ждали своего часа и дальнейшей реалиазации. Близких, которые бы определили их по назначению – в библиотеки и музеи – у меня нет. Да и не всюду их можно "пристроить". К примеру, искусствоведческие издания на латышском языке в обильных дозах принял музей литературы и искусства им. Я.Райниса. А что делать с литературными русскими и украинскими архивами? Их с радостью бы приняли в мои личные фонды... Но, увы, увесистые бандероли мне не по карману – они дорого стоят, да и где гарантия, что не пропадут в пути...

Судьба швалбовских произведений уже во многом определилась. Они стали собственностью латвийских музеев в Риге, Руиене, Москве, Киеве, Житомире, Львове и Виннице.

Узнав о тяжелом заболевании художницы, ее почитатели, члены рериховских организаций устроили молебен... Хочется верить, что это оказало большую помощь в ее выздоровлении... "Посылки доброй мысли друзей мне всегда в жизни помогали выдержать испытания", – сказала Эльза Карловна и просила сердечно поблагодарить коллег и наших общих друзей.

Завершая свой уже не первый очерк, я далеко не уверена, что исчерпала все свои знания о ней... До сих пор из России и особенно Украины приходят письма – воспоминания об Эльзе Карловне, да и семейная, обширная хроника о роде Швалбе представляет большой исторический интерес для Латвии, как национальное достояние, как подтверждение связей с Россией и западными странами. Надеюсь, что к 95-летию скульптора в 1998 году я смогу порадовать читателей новыми малоизвестными материалами..."

[Vesper]

*****

[Vesper]

"Хранительница огня"

[Vesper]

Элза Швалбе и Инга Карклиня