[Nerpa]

Уходят неизбежно дни куда-то...
Ян Торчинский
* * *

Уходят неизбежно дни куда-то
В жестокое безмолвье пустоты.
И вспоминаешь имена и даты,
И переходы, броды и мосты,

Утраты, беды, беды и утраты,
Живые и погибшие мечты,
И как ты был, униженный, разъятый,
Замученный и брошенный в Кресты,

Свой путь, достойный мужа и солдата,
Такой благословенный и проклятый
Над горечью житейской суеты,

И женщину, которая когда-то
Была всегда, конечно, виновата
За всё, что сделал и не сделал ты.

[Nerpa]

Ты в мой дом иногда приходишь...
Ян Торчинский
* * *

Ты в мой дом иногда приходишь
и кладешь мне руки на плечи.
Ты в мой дом иногда приходишь,
когда я сюда возвращаюсь,
убивши где-нибудь вечер.
Ты ко мне иногда приходишь
с каждым разом все больше чужая...
Ты приходишь реже и реже
и уходишь чаще и чаще.
Ты приходишь, как будто в шутку,
а уходишь по-настоящему.
Ты идешь по ночному городу
улицами сквозными и голыми.
И шаги твои четки, как четки.
И под ноги тебе ложатся
оков желтые щепки,
редкие щелки...
А ты их переступаешь,
ты проходишь их стороною.
Может, ты сейчас вспоминаешь,
что когда-то здесь шла со мною.
Я не вижу, не слышу - я верю,
я знаю и чувствую это.
Я стою часовым у двери
и могу стоять до рассвета.
А зачем? Все равно, пусть рано.
Не придешь. Наверное. Твердо.
Поднимаюсь к себе на четвертый
и ищу ключи по карманам.
И поднявшись к себе на четвертый,
долго слушаю на четвертом,
долго слушаю снова и снова:
вдруг внизу шаги или слово...
Что? Я болен? Может быть. К черту!
Я назавтра проснусь здоровым.

Ты ко мне иногда приходишь.
Ты ко мне иногда приходишь.
Ты
ко мне
иногда
приходишь...

[Nerpa]

Шёл Христос босиком...
Ян Торчинский
* * *

Шел Христос босиком по январскому хрусткому снегу.
И порывы бурана в него упирались с разбегу.

Ледяными руками хватали поникшие плечи
И кричали: «Постой, не спеши, оглянись, человече!

Мы поможем в беде и побег подготовим и спрячем.
И на многие годы тебе улыбнется удача».

«Я бы рад, – отвечал он с глубокой печалью во взоре. –
Только как я оставлю других в заблужденье и горе?

А грехи искупающий должен осилить дорогу.
И во имя людей да свершится угодное Богу».

Так и брел Он устало судьбе беспощадной навстречу,
О колючие камни разбитые ноги калеча.

И шагали за Ним, карабинами глухо бряцая,
Два сдуревших с похмелья, не выспавшихся полицая.

И прикладами били и тоже сулили свободу:
«Хочешь жить, преврати в самогон, как бахвалился, воду.

Что – не можешь, иуда? Чего ж ты так держишься гордо?
Вот возьмем и пристрелим в сугробе, жидовская морда!

И тебя не дождутся на вашей поганой Голгофе.
Ну, жалеешь ведро, так, быть может, сойдемся на штофе?»

Но, шатаясь от боли, слова их Он слышал едва ли.
И кристаллики слез на щеках у Него застывали.

Пахло в воздухе ладаном, кровью, злодейством и мирром…
И заря коммунизма сквозь снег полыхала над миром!

[Nerpa]

Так поступают испокон... Памяти В. Высоцкого
Ян Торчинский
* * *

Памяти В.Высоцкого

Так поступают испокон.
А потому
Меня привез ночной фургон
В сырую тьму.

Под россыпь звезд, под свет луны,
Под небосвод,
Где против каменной стены
Построен взвод.

И завязали мне глаза,
И повели.
И кто-то тихо приказал
Солдатам: "Пли..."

И дула брызнули огнем,
Подпрыгнув зло.
И сделалось светло, как днем,
Совсем светло.

И отшвырнуло за порог,
Где тишина.
И я успел подумать: Бог
Воздаст сполна.

Кому воздаст, кому подаст,
Кого спасет,
Чей шаг ломает хрупкий наст
И тонкий лед.

Чья ежедневная стезя -
Как крестный путь,
И повернуть с нее нельзя
Куда-нибудь.

Но я ведь вместе с ними шел
И не свернул.
И сто соблазнов превзошел
И обогнул.

Так почему же под конец -
Без светлых риз -
В стволах раскрученный свинец
Мой главный приз?

А может, то, что отстрадал,
Свой крест неся,
Оно и есть, что Бог воздал
За все и вся...

[Nerpa]

Не кляня, не виня, не ругаясь...
Ян Торчинский
* * *

Не кляня, не виня, не ругаясь,
Отрешась от поступков и дат,
В чем угодно я горько покаюсь –
Может, в чем-нибудь был виноват.

Ах, греховное наше смирение,
Ах, печальная ложь во спасение,
Птицы Сирин обманное пение
И обманная вера ему,
Что плохое навеки забудется,
Затеряется где-то, заблудится,
А взамен – что мечталось, то сбудется,
Вот когда – ни за что не пойму.

И небрежно, с усмешкой лукавой,
Кто-то скажет: – Отныне прощен
То ли женщиной, то ли державой,
А не ими – так кем-то еще.

Ах, как сладко живется прощенному,
Хоть и дальше грешить обреченному:
В мире суетном даже иконами
Не поставить преграды грехам.
Так, чтоб дурью напрасно не маяться,
От безвыходности не отчаяться,
А поверить, что тот лишь спасается,
Кто прощает друзьям, и врагам!

И тогда нам счастливо приснится
Ликование жизни иной
И веселая птица-синица
Над морской незажженной волной.

Если мы под Господней десницею.
Нам, должно быть, воздастся сторицею,
Коль страницу прочтем за страницею,
Как нам жить, для чего, почему…
И тогда все плохое забудется,
Затеряется где-то, заблудится,
А взамен – что мечталось, то сбудется,
А когда – ни за что не пойму…

[Nerpa]

Дон Кихот - маленькая поэма
Ян Торчинский
(маленькая поэма)

Р.В.
1.

В бесконечных скитаньях, на дряхлом коне –
Будто чье-то заклятье пристало ко мне.

Будто странные силы, проникшие в грудь,
Обрекли на тернистый единственный путь,

Где вселенское горе и вечное зло.
Если б кто-нибудь знал, до чего тяжело.

И распухли суставы, и ломит крестец.
И впивается шлем, как терновый венец.

И мучителен кашель. И день ото дня
Странный жар изнутри иссушает меня.

Я сутул и заржавлен, как согнутый гвоздь.
Беспощадное солнце пронзает насквозь.

И тревожные вести несет суховей,
Что безоблачное небо над Испанией всей!

И прожаренный воздух кроят на куски
И зловещие песни поют ветряки.

2.

Я почти что прозрачен, как будто фантом.
И порою меня замечают с трудом.

Исчезаю и снова маячу вдали.
Я – Летучий Голландец испанской земли.

Я – Тезей, оборвавший заветную нить.
Мне в глухих лабиринтах до смерти бродить –

Одному, потому что не видно окрест
Кто б хотел и сумел подхватить этот крест.

В понедельник, когда еще не рассвело,
Улизнул Санчо Панса в родное село.

Он канючил давно, что однажды сбежит:
Он – мужик, а не Вечно Блуждающий Жид,

Что свои башмаки он разбил до конца,
Что страдают детишки его без отца,

Что я глупой надеждой его совратил,
А пока ни полгрошика не заплатил,

И соседи над ним нахохочутся всласть,
Он меня обокрал бы – так нечего красть,

Вот когда меня ранят смертельно враги,
Он прихватит на память мои сапоги!

Сапоги еще здесь, но исчез провиант.
Мы остались вдвоем: я и мой Росинант.

И влачатся за нами, молчанье храня,
Две колючие тени: моя и коня.

А потом, обгоняя, бредут впереди.
Мы за ними идем. А куда нам идти?

Все вперед и вперед. Все вперед и вперед –
Потерявши давно злоключениям счет.

Сколько было позора, и слез, и обид,
Сколько раз был осмеян, унижен и бит.

Только я ни пред кем не склоню головы.
Не страшны мне драконы, гиганты и львы.

И ударами шпаги я встретить готов
Из буденновских войск сотню юных бойцов,

Тех безумцев, пришедших вкусить благодать,
Чтобы землю крестьянам в Гренаде отдать.

3.

Каменистой тропой и дорогой степной,
И в полуденный зной и порою ночной,

Вслед за солнечным ликом и диском луны –
И трусливо бегут от меня колдуны…

Но, о встрече с врагами усердно моля,
Лошадиные ребра беру в шенкеля.

И унылое ржанье звучит иногда:
– Образумьтесь, идальго. В мои-то года…

Ах, единственный друг! Ты безмерно устал.
Ты забыл, что такое нормальный привал.

Растерялись подковы. И грива в пыли.
И склонилась твоя голова до земли.

Но тебе потерпеть это нужно, пока
Жарок рыцарский пыл твоего седока.

4.

Я еще докажу. Я еще покажу.
Необычные подвиги я совершу.

Я, как прежде, силен и, как прежде, умел.
Мне в награду такой необычный удел.

Безупречны, как в юности, зренье и слух.
Но порою сомненья смущают мой дух.

И вопрос возникает, сводящий с ума:
А нужна ли кому-то моя кутерьма?

И все чаще и чаще приходит ответ,
И упрямо звучит многогранное «Нет».

И в бесстрашное сердце вползает тоска.
И слабее поводья сжимает рука.

Пусть надежны доспехи и остро копье,
Но я чувствую: кануло время мое.

И все чаще и чаще ресницы мокры.
И все ближе конец безнадежной игры.

И, как будто сыграв заключительный кон,
Не сегодня, так завтра подохнет мой конь.

Не сегодня, так завтра и я упаду.
Но я знаю,
с кем встречусь в предсмертном бреду.

И спрошу я:
– Скажите, безумный Мигель,
В чем вы видели смысл, в чем вы видели цель,

Если, вечно обиды и горечь храня,
Вы такую программу вложили в меня?

Я – живая насмешка. Я – вечный упрек.
Я чего ни задумаю, все поперек.

Что ни сделаю я, все равно невпопад.
Я – опасный фанатик. Я – социопат!

Если битва со злом есть мое ремесло,
Почему я творю неразумное зло?!

Вы смутили мой разум.
И нету уже
Ни покоя, ни счастья заблудшей душе.

Вы и сами страдали.
Так сжальтесь, сеньор,
И смягчите, пожалуйста, свой приговор.

Сократите длину бесконечных дорог,
Посчитайте, что я уже отбыл свой срок.

Проявите и волю, и добрую власть
И не дайте мне мертвым на землю упасть.

Я лежать не хочу, повалившийся ниц,
И добычею стать для ворон и лисиц,

Чтоб дожди мой скелет размывали, и чтоб
Проржавевшая жесть заменила мне гроб.

Я мечтаю забыть о скрипучем седле.
Я мечтаю пойти по траве и земле –

К отдаленным пределам.
К могилам святым,
Где клубится
отечества сладостный дым.

Пусть не скоро еще,
пусть с великим трудом
Я вернусь, как паломник, в оставленный дом.

И останусь навечно, соблазнам назло.
И домашний очаг мне подарит тепло.

И тогда, не припомнив давнишних обид,
Соберется родня и поймет, и простит.

И в постели я вытянусь, длинный, как жердь,
Чтоб бестрепетно встретить блаженную смерть.

А когда на заре пропоют петухи,
Деревенский священник отпустит грехи.

И увижу я, словно в младенческом сне:
Милосердный Господь улыбается мне.

Я бездумно и страстно доверюсь Ему,
Наказанье приму и прощенье приму.

Я услышу, как ангелы тихо поют,
И в Эдеме найду долгожданный приют.

Но виденье одно не исчезнет никак:
Где-то крыльями машет зловредный ветряк!