[nomados]

Потерпи, Сашко! Потерпи милый! Сейчас мамка прибежит. Подбросим дровишек – загудит печка, загугукает довольная. Брошу сало на сковородку, зашипит как скаженное. Сделаю тебе яишенку…
Хоть бы Надька заглянула, ведь дитё одно цельный день. Ну ничего, сейчас добегу.

И месяц мне в помощь. Ясный да круглый, как блин. И забрался высоко. А мороз крепчает. Снег под ногами хрустит злобно. Хрусть, хрусть. А так бы и не заметила. Жарко. Катанки белые на мне, да удобные. Ноги как в печке. Только откуда они у меня? И не вспомню. Такие в детстве были. Дядька Степан – крестный, валеночки скатал да одарил. А снега-то, снега в те года было! Набегаюсь, наиграюсь, шмыг - домой. Заброшу их на печку, чтобы мамка не видела – вот они там и парят и сохнут, да тепло набирают. Куда же идти? Где деревня-то?

Ездили на Алтай батю проведывать. Сидел он там на зоне. Мороз! Плюнешь, и слюна замерзает. Едем в автобусе, а вдалеке, за сопками, толстые кишки в небо уходят. Я испугалась, мамку за рукав дергаю: «Что это? Да, что?» А дядька, что рядом сидел, говорит: «Это трубы печные в деревеньке дымят. Ветра нет, так дым стоймя в небо устремляется». Вот бы мне сейчас таки трубы. Я бы быстро дорогу нашла.

А дышится-то легко как! И не запыхалась совсем! ЧуднО!
Пашка бросил нас! Ну как бросил? Уехал на заработки, и пропал! Но не загинул, нет, а схоронился. Бог ему судья… Справимся! Вон я и подработку нашла. Потому и задержалась. А Сашко, как назло, приболел. И оставить не на кого.

Где же деревня? Заплутала совсем. Господи! Ты же все знаешь! Все закоулки Вселенной знаешь. Нет тайн от тебя. Нет вопросов, на какие не знаешь ответа. И меня знаешь лучше, чем я себя. Помоги! Подскажи дорогу, Отец наш всемогущий! Не оставь дитё сиротой!

Я уборщицей в овощном подрабатывала. Вернулась домой, а в коридоре свет горит. Зашла в комнату и обмерла – сидит Сашко за компьютером своим. Экран темный. Выключен. А он по клавишам стучит.
- Сына! Ты что родной?
А он от экрана глаз не сводит и говорит: «Ты мать не мешай. Я работаю».
Я на краешек дивана присела, и не шевельнулась, пока Зоя с работы не пришла. Как же страшно было! Как страшно!

Маленькой еще была. Годков пяти. Отец взбаламутил мать в Курск переехать. Корову продали. Деньги в трусы ему зашили. Ставни забили, и в путь. Мамка швейную машинку – гордость свою, «Зингер», забрала. Мол, буду городских обшивать, как-никак - приработок. И на вокзал в область поехали. Он усадил нас на лавку, оклунками обставил, а сам за билетами побёг. Час нет, два нет. Мать уже пошла в кассы смотреть. Пропал, сгинул. Маманя закаменела прям, только бьет ее как в малярию. И слезы текут. А я почувствовала – прижалась к ней, и так мне страшно стало. Её глажу, а у самой душа в пятках. Так до утра и просидели. Потом машинку швейную продали, и домой вернулись.
Через полгода папашка объявился. И со стыда сквозь землю не провалился! Позже уже, когда я в школу бегала, провалился он под лед, да не один, а с мамкой. Ездили в район кабанчика продать и под лед ушли. Так и не нашли их. Ни весной, ни летом. И могилок нет. А я с дедом осталась.

Да, увела я в сторону мысли свои, как и тропинку к дому. Я же про Сашко. Вернулась Зоя. Вдвоем уж не так страшно. Посидели, посидели да Скорую вызвали. Его в Психиатрическую и увезли. Как врачи сказывали – считай, что навсегда. Неизлечимо. Вот так я сыночка и лишилась.

Стой, Макаровна, стой! Не на вокзале мне так страшно было! Вот дура! Нет памяти. На улице я играла, уже десятый годок мне пошел. И у дедушки жила, после гибели родителей. Крики, шум какой-то. Оглянулась, а по улочке бык колхозный Мишка несётся. Здоровый да злющий! А я словно к земле приросла. Благо дедушка выскочил, схватил в охапку, почти перед носом у Мишки, и бежать до ближайшей калитки. Я вцепилась в него, ору! А он прижал к себе, гладит – Доня! Донечка! А я и сказать ничего не могу. Только – де… и де... На второй день только отпустило. Боялись, что немой останусь. А заикание через год только прошло.

Так это что получается, - нет Сашко голодного в деревне? А куда же я иду?
Старые люди говорят, что ребеночек в утробе матери через пуповину всю связь с миром имеет. И когда рождается, то хочет своим криком сообщить все тайны, а ангел шлепает его по губам, лишая знаний. Вот и меня ангел шлепнул. Да так шлепнул, что всю память отшибло.

Приехал Сашко на машине импортной: «Мамка! Собирайся, в город перевезу тебя. Я покупателя на наш домишко нашел. Выгодная сделка». У меня и ноги отнялись. Как же так, сынок? Что я там делать буду в вашем городе? А он смеется – Как королевна будешь жить! Ни скотины тебе, ни огорода! А деньги я в оборот пущу. Решил мясо по деревням скупать и городским продавать.
Сначала вроде хорошо все было. Крестный подсказывал, у кого можно тушу другую подкупить. Деньга в дом пошла. Зоя, невестка моя, - не притесняла. Я и продукты покупала, и в доме прибиралась. Готовить мне только не разрешала. Не лезет, говорит, в меня ваша стряпня. Уж я сама. Ну, сама так сама.
А потом примечать стала: словно кошка пробежала между ними. Сашко поздно стал возвращаться, да смурной - слова не скажи, вопроса не задай. И Зоя чуть что - в крик. И по деревням он ездить, считай, перестал. Пошло и поехало вкривь и вкось. Я уж сижу ни жива ни мертва. Бывало под горячу руку и мне достанется.
Пока она глаза мне не открыла. Оказывается, он к автоматам пристрастился: такие на манер карт. И на деньги. Туда все и спустил. И машину свою красивую и все сбережения.

Ой, голоса, кажись слышны за бугорком. Удивляюсь сама себе. Пока на третий этаж доберусь, два раза передыхаю. А тут бегу в гору по снегу, и даже не запыхалась. Откуда же эти катанки у меня?

Ну-ка стой, Макаровна! Какой третий этаж? Ведь Зоя после того, как Сашко в психиатрическую забрали, в стардом через месяц меня определила. Я уж и на коленях перед ней ползала и как только не умоляла. Ни в какую. Ты, говорит, уже два раза терялась? Терялась! С милицией я тебя искала? Искала!
Пока дом не спалила, – или к сынку своему в психушку иди, или в дом престарелых.

Ты глянь - костер. А полыхает-то как, искры высоко летят. Как звездочки прям. Кто же это в таку стужу решил в поле ночевать? Боязно, а идти надо. Хоть дорогу спрошу. А может там люди лихие? Да, кому я старая нужна! Вроде один кто-то сидит.

- Дядечка! На Пряхино дорогу не подскажете? Заплутала я!
- Доня! Донюшка!
- Дедушка? Ты?

И разревелась, и на шею ему бросилась! Глазам не верю. Мой! Родной! И борода совсем не колется. Зарылась лицом, как в детстве в тулуп его да в бороду, и плачу!
- Что же ты плачешь дурочка! Нашлась уже. А я заждался. Нет и нет. Как чувствовал – костер развел, чтобы не заблукала. Все, все… Почитай дома уже.
- Де…, де…

*****************************

- Андрей Константинович! Ночью Левченко умерла. Из четвертой палаты.
- Это какая, Лера? Актриса?
- Да, нет! Макаровна. Которая все сыночка бежала кормить.
- А… Эта. Ну скажи Алле Юрьевне, пусть сама документы оформит.

- Левченко? Левченко? Хоть убей, не помню. Зайка, это я не тебе. По работе отвлекли. Ждешь сегодня своего котика? Точно ждешь? Приеду. Ну не бросай трубку, поговори еще. Соскучилась? И я…

[Yelena]

nomados, доброе утро! Какая страшная, пронзительная история... Написано мастерски, поэтому все так реально и так тяжело...

[Palich]

Доброе утро. Хорошо написано, неравнодушно, но тяжело

[georg]

Сообщение от nomados Макаровна

Сильно, без реверансов, читается на одном дыхании. Несомненная удача.

[nomados]

georg, Yelena,
Palich,

Доброе утро! С наступающим!
Спасибо!
С уважением.

[nomados]

… Долговязый протянул мне руку. Но не снизу, как здороваются все нормальные люди, а выкинул её откуда-то сверху, как упавший шлагбаум на переезде. И чуть не зацепил мне лицо ладошкой.
Ничуть не смутившись, молодое дарование в очках с толстыми стеклами, сказал:
- Давайте знакомиться. Игорь.
Так у меня появился сосед. В коммуналке, было три комнаты. Одна моя, во вторую заселился, как потом выяснилось, тридцатилетний доктор наук Игорь Сажин, а третья…
А я и не знаю. Она всегда была закрыта.

Первые полгода все было прекрасно. Он приходил поздно, тихонько шебуршился на кухне. Убегал рано, и практически бесшумно.
Я уж не знаю, когда бес начинает стучать в ребро ученым, но совершенно неожиданно - мой скромник на глазах превратился в записного ловеласа. Поздний вылет из родительского гнезда не прошёл для него даром.
Столько девиц наша квартира не видала с момента основания. Я не успел запомнить имя брюнетки, как появлялась блондинка, потом я отмывал ванную от ярко-рыжих волос. И все, все без исключения, были хроническими болтушками. Прелюдия, скрип кровати, стоны, вопли, и опять тра-та-та и тра-та-та.
С хлопаньем дверьми, ночными завтраками или ужинами и почти без выходных дней.

А потом появилась она! Юлечка! Стеснительная лаборантка. Неземное создание в потертых джинсах и свитере, явно снятом с какого-то атлета. Её внешний вид мог обмануть кого угодно. По виду - филолог-ботаник, посвятивший себя творчеству Роберта Бернса.
Время показало, как глубоко я заблуждался!
Звуки борьбы по ночам, скрипы старой пружинной кровати, сменялись скулением. Да, да – скулением!
Она скулила в порывах страсти. Как маленький, оторванный от матери щенок, закрытый в соседней комнате. С подвыванием, переходящим в сплошной и невыносимый вой.
Я со страхом ждал очередной ночи. За месяц не сдал в печать ни одной строчки. И с тревогой наблюдал за соседом. Дужки очков уже не держались на его исхудавшем лице. Ни о каких научных статьях, которые он раньше скрупулёзно кропал, не могло быть речи.
Сплошной скулёж и скрип. Игорь стал опаздывать на работу, а Юля вообще взяла отпуск. Иногда слышал, как он звонит своему шефу Валентину Моисеевичу, в чем-то оправдывается и нескладно, неумело врёт...

****************

Я готовил на кухне омлет, а Юля тут же боролась с сырниками. Они у нее подгорали и не желали отставать от сковородки. Без всякого сожаления она отрывала их от чугунного дна и со злостью шлепала истерзанные и почерневшие на тарелку.
- Вадим Константинович! А чей это портрет висит в коридоре? – неожиданно спросила меня. – Я когда смотрю на эту безумную старушку – меня прямо жуть разбирает!
- Это, Юля, бывшая хозяйка вашей комнаты. Умерла лет пять назад. Меня еще здесь не было. Соседка напротив рассказывала, жуткая какая-то смерть. Когда мы сюда переехали, портрет сняли, так такое началось…
Она насторожилась, забыла про сырники, упала на табурет и спросила:
- В смысле?
- Ну, как бы вам помягче сказать… Странные вещи стали происходить. Кто-то шаркал ночью в коридоре. Два раза по непонятным причинам заливали жильцов со второго этажа. Хотя краны были закрыты. Иногда и ко мне заходила. Станет возле двери и манит рукой, манит. Как будто зовет куда-то.
- Кто заходил? – она не на шутку встревожилась.
- А я не сказал? Так бабка же эта умершая!
Заметил, как девушка побледнела, и поспешил успокоить:
- Юленька! Да не расстраивайтесь вы так! Если посмотреть на это трезво, то старуха она безобидная. Так, мелкие шалости. Но портрет больше не трогаю. Пыль, правда, сметаю…

Мой кот Тимоша, спокойно сидевший до этого на хромоногой банкетке, спрыгнул и застыл в углу, уставившись в конец коридора.
- О! Легка на помине! Бродит, бродит, только днем ее не видно, а коты, они чувствуют.
Юля метнула на меня испуганный взгляд, схватила сырники и вылетела из кухни.
В эту ночь за стенкой никто не скулил.

******************

В надежде получить аванс заглянул в редакцию. Елена Ефимовна, увидев меня и ухватив суть вопроса, закатила глаза и, схлопывая розовыми сдобными ладошками (да- да – не хлопая, не прихлопывая, а именно схлопывая), затянула:
- Понимаете, Вадим, концепция нашего издательства, да и вся политика редакции, направлена не на сиюминутное извлечение прибыли, а на длительную, я подчеркиваю, длительную программу по развитию патриотизма у младого поколения.
«Ну да, – думал я – знаю я вашу программу. Найти то, не зная что, а лучше писателя умершего лет сто назад, да ещё и полного сироту».
- Пат-ри-о-тиз-ма! – она назидательно подняла указательный палец – Уважения и доброты!
- Ваш Скрып скатывается в толстовщину, а иногда, – она трагически повысила голос – и тянет одеяло на себя. Я бы даже сказала, делает это в сугубо эгоистических целях. Не получился у вас образ. Нет цельной личности. Дети будут разочарованы. Да и редколлегия тоже.
Она вздохнула, посмотрела с укором, и продолжила:
- Поймите же вы, наконец, что дементоры Джоан Роулинг высасывают неокрепшие, детские души! А что мы можем им противопоставить? Что я вас спрашиваю?
Мне пришлось нарисовать скорбное лицо и виновато вздохнуть.
Елена Ефимовна успокоилась. Взяла себя в руки и подвела итог:
- Рукопись нужно переработать. Не доработать, а именно пе-ре-ра-бо-тать.
После этих слов я понял, что аванса мне не видать.
- Ваш Скрып…

Скрып-Скрып. Я очнулся от воспоминаний о неудачном посещении редакции. Точнее, меня отвлекли посторонние звуки.
Нет! Я так больше не могу! Эти неугомонные кролики за стенкой в любовной страсти опять терзали несмазанные пружины бабкиной кровати…

Утром опоздал, как всегда. Юное создание вылетело из комнаты, пискнуло: «Вадим Константинович, я быстро!» - и успело захлопнуть перед моим носом дверь в ванную. «Быстро» длилось сорок две минуты.
«Чего тебе надо? – спросите вы. – Пиши днем, пока нет соседей. Ну, правда, – сбегай за кефиром, подыши воздухом и пиши! Ведь у тебя весь день впереди!»
Объясняю: я, как и мой герой, мышонок Скрып, ведем ночной образ жизни. И от этого никуда не деться. Ну, не пишется мне днем! Не пишется! Так понятно?

«Скрып внимательно следил, как шпион сбрасывал информацию на флешку. «Немного раньше, - ругал он себя, - немного раньше, и я успел бы перегрызть кабель. Что же…..», - не успел закончить предложение, как Тимофей, мирно почивавший на диване, бесшумно спрыгнул, и уставился на дверь. Его рыжая, почти огненная от бликов настольной лампы шерсть встала дыбом.

Началось! Схватив со стола внушительных размеров дубовый крест и мамину иконку, бросился к двери. В туалете горел свет, а по коридору плыла бабка или призрак, или как там её. В ночнушке до пят в своем идиотском кружевном чепчике, из-под которого выбивались седые неряшливые волосы.

[nomados]

Я стоял в позе фехтовальщика. Правая рука с крестом вперед, левая с секретным оружием - маминой иконкой, была спрятана за спину.
- Опять припёрлась, карга старая? – загрохотал я на весь дом.- Ну чего, чего тебе неймётся? Почему свет в туалете не выключила? Почему не на горшок ходишь? Для кого я его в чулане оставил?

Соседская дверь приоткрылась, на самую малость, и в проеме появилось две головы. Они переводили свои щурые близорукие глаза с меня - на бабку. А зрачки двигались синхронно, как у кошки в настенных часах. С меня - на бабку. С бабки - на меня. Тыц-тыц.

- Знакомьтесь, - не отводя креста, сказал им, – Клавдия Михайловна. Ну, та, про которую рассказывал. Жила здесь, пока не померла.
Привидение каким-то потусторонним и сумасшедшим взглядом посмотрело на молодых, завыло и поплыло в их сторону. Те моментально захлопнули дверь. Пока я дивился хлипкости и неприкрытому, почти нахальному предательству нынешней молодёжи, – бабка заскочила в чулан, и тоже затихла.
Ну, всё! Еще одна ночь насмарку. Бросил в сердцах крест в угол и завалился на диван.

Снился мне Скрып, он грыз бабкин чепчик и пялился на юную соседку в ванной, пока та, схватив мыша вместо мыла, не стала орать…
Орала взаправду. Громко! На всю коммуналку. Я проснулся, подлетел, как ужаленный, и через секунду был на кухне. Она билась в руках Игоря, как дикая рысь в сетях браконьера. А на всю стену, вот прямо поверх побелки было написано грубо, коряво, с длинными толстыми подтёками «Чужие – вон!»
Я пошкрябал ногтём надпись, попробовал на язык, и вынес вердикт: «Кровь», - и добавил - интересно, кого она завалила?»
Потерявшую сознание Юльку заносили в комнату вдвоем.
Примерно через час, когда та заснула, Игорь обстоятельно изучил чулан. Долго рассматривал ночной горшок.
- А это что за дверь? – спросил меня.
- А чёрт ее знает! Видишь, ещё и досками забита.
Вечером мы долго сидели на кухне. Я пил чай, а Игорь по-птичьи, как на жёрдочке, примостился на банкетке.
- Она в Воронеж хочет вернуться, – он нарушил молчание первым. – Сказала, что здесь больше не останется.
- А может на квартиру? – предложил я.
Он помотал головой:
- Я уже прикидывал - в бюджет не уложусь.
- Ну, возьми подработку, часы дополнительные. А то оставайтесь, чего раньше времени горячку пороть, глядишь - вместе отобьемся, – с тайной надеждой спросил его.
- Нет! Не получится. Юлька здесь не останется. Я её знаю, – и в очередной раз посмотрел на стенку. «Чужие – вон!»

Месяц он прожил ещё здесь. Но уже один - без Юли и других пассий. Был свидетелем очередной перебранки с бабкой, а в четверг вечером деликатно постучал, долго тряс руку и сообщил, что переезжает к маме. С Юлей расстался. Пора за ум браться, да и с мамой сильно не забалуешь.
А на следующей неделе ему вылетать в Швецию на симпозиум. Не уходил и переминался с ноги на ногу:
- Вадим Константинович! Простите, что вас бросаю.
Я прервал его стенания:
- Бог тебе судья! Иди с миром! Отобьюсь как-нибудь, не в первый раз!
Уже на лестнице шепотом посоветовал ему:
– Комнату не сдавай. Кто знает, как обернётся, может и свалит куда покойница. Что там у призраков на уме? И звони - хоть раз в месяц звони. Просто, чтобы убедиться, что живой, – голос у меня задрожал, и долговязый, совершенно неожиданно, сгрёб меня в охапку и сам чуть не заплакал:
– Вы это… Держитесь!
И смешно переставляя ноги, бросился по ступенькам вниз.
Я посмотрел на часы – передача «Давай поженимся» уже закончилась. Взял в руки телефон.

- Вера Васильевна! Угу! Если не заняты, прошу на чай. Да. Один. Жду вас.
Минут через десять появилась милая старушка с банкой малинового варенья. Бывшая прима Малого театра и моя помощница.

*********************

С Верой Васильевной я познакомился почти сразу, как переехал. Помог донести до дверей сумку миниатюрной опрятно одетой старушке. Она пригласила меня на чашку чая. Я не отказался. Ходил по комнате, перенесенной в мегаполис из позапрошлого века, и разглядывал фотографии на стенах.
- Это вы? И это?
А она тихонько посмеивалась. Три часа пролетело незаметно.
А когда узнала, где живу - достала из вазы длинный ключ и многозначительно сказала:
- Вадим! Мне кажется, что Вы посланы мне Богом!
Пойдемте со мной. Она заставила меня обуться, завела в небольшую кладовку, пахнувшую лавандой и мышами, долго ковырялась в замке, открыла какую-то несуразную дверь и отошла в сторону.
Заинтригованный я шагнул вперед и оказался…, нет, не в Париже, а в коридоре собственной коммуналки. Надо сказать, что Вера Васильевна жила в соседнем подъезде, в аккурат за стенкой.
Она оставила свой телефон и засмущавшись неожиданно попросила: «Вадим! Если вам станет скучно или найдется свободная минутка – загляните к одинокой старухе. Я буду рада!»
Честно сказать, я никогда не пожалел, что донес сумку и познакомился с великой женщиной.

*****************

- Ну что, негодяй, выгнал кроликов?
- Выгнал, Вера Васильевна, выгнал, – подтвердил я. - А счастья нет. Неловко как-то.
Пили чай, закусывали сушками и оживленно болтали.
- Вот сколько раз вижу этот сумасшедший взгляд вашего персонажа, а привыкнуть не могу. Прямо в дрожь бросает, – я зачерпнул из банки варенье, поднял глаза и чуть не подавился сушкой. Передо мной сидела старуха-процентщица и смотрела безумными глазами.
- Вера Васильевна! Я вас умоляю!
- Да, полно тебе, Вадюш! Сорок лет на сцене. Сорок! Мне твою роль сыграть – тьфу! Раз плюнуть!
Я же тебе не девочка из нынешних сериалов. А уж розыгрышей, Вадя, повидала на своем веку, да и сама поучаствовала – не счесть.
Помню, в театре аншлаг, даём «Преступление и наказание». Раскольников замахивается, а ребята, сверху, крючком топор и зацепили. Он дёрг его, дёрг, и ни в какую. Тут трагедия, а я от смеха готова по сцене кататься.
Да и зал заметил, оживился, гул по рядам пошёл. Борис Михайлович уже собирался руками меня душить.., – и она залилась беспечным серебристым смехом молодой женщины, а не восьмидесятилетней пенсионерки и заслуженной артистки РСФСР.

- Ты тоже хорош! Вот который раз в коридор вылетаешь с крестом этим, а смотрю, как в первый раз! Вылитый мушкетёр! – она хитро улыбнулась и добавила. – Двадцать лет спустя!

А по поводу соседа – не расстраивайся! Я тебе так скажу, инфантильный он какой-то. Умный, а инфантильный. Я в интернете полюбопытствовала, у него научных работ больше, чем у меня моли в шкафу! А вместо того, чтобы гранты получать и карьеру строить, ручки свесил, и в халупе этой готов новую квартиру до старости дожидаться. И с Юлей этой ему недолго было и до карьеры учителя в школе докувыркаться. Может мы толчок дали. Растормошили его. А?
Помнишь алкаша, которого после нашего ангажемента в психушку увезли? Я ведь недавно его жену встретила. Не пьет паразит! Капли в рот не берет! Вылечили. Не доктора вылечили, а мы с тобой!

Ещё бы я его не помнил. Сначала в той комнате семейная пара была, мы два года душа в душу жили.
А потом этого заселили. Каждый день без перерыва пьянки-гулянки, мордобой.
Я из-за него на три месяца сценарий задержал. Думал, на студии на куски меня порвут. Жена алкаша в деревню уехала к родителям, ну, а мы с Верой Васильевной тогда и дебютировали. Оттачивали каждое движение, взгляд, жест.
Он два дня потом под столом просидел, как шёлковый, пока его «Психиатрическая» не увезла.
- Братка! – из-под стола кричал, – не сдавай ведьме меня! Не сдавай!

Я ведь в резервном фонде живу. Когда в нашей квартире, унитаз перекосило и перекрытие обвалилось, нас сюда переселили, где вот четвертый год окончания капитального ремонта и дожидаюсь.
А мама, мама этого не пережила…

От грустных мыслей оторвала гостья:
- Увлекались мы спиритизмом. Власть, мягко сказать, это не поощряла. Но и мы не афишировали. В тот раз у меня собрались. Столик еще от родителей остался. Решили дух Константин Сергеевича вызвать. Серафима Викторовна, подруга моя закадычная, и друзья наши общие. Ладони на стол - сеанс пошёл. Только волну поймали, только отвечать нам начал, как голос будто из могилы:
– Не верю!
Мы от неожиданности, чуть стол не перевернули. А это Арнольд Владимирович, мой второй муж, за шторкой спрятался и чуть до апоплексического удара компанию не довел. Серафима Викторовна полгода с ним не разговаривала.
Так что, Вадим, про наши розыгрыши можно целые книги писать.

- А ты, чего пригорюнился? Так и будешь пустым чаем потчевать или новой главой старуху порадуешь? – решив сменить тему, спросила меня.
Я с готовностью открыл ноутбук. Вера Васильевна удобно расположилась в кресле. Тимофей, пользуясь случаем, дрых, развалившись, на диване, а я с удовольствием читал вслух новую главу.
- Да не части ты, не части, Вадик! И слова не глотай! С выражением!

Проводив гостью, дождался, пока своим ключом закроет дверь в чулане, подёргал муляжные доски, и пошел подгонять под патриотические скрепы, изрядно опостылевшего литературного героя.
Машинально поправил портрет в коридоре, и подумал – А может бросить все к чёрту и написать книгу воспоминаний артистки Малого Академического театра? Уже на десять-двенадцать печатных листов мы с ней наговорили. Какой материал! Можно сказать, штучный!
Опомнился: «А жить на что? Журавль, как говорится, высоко, а мышонок вот он - рядом…»

«Скрып бесстрашно пересек Овальный кабинет Белого дома и направился в спальню первой леди. Он должен быть где-то здесь. Я найду его! Но ядерного чемоданчика президента нигде не было видно. Скрып не отчаивался. Найду! Все равно найду…»

P.S. Восемь? Нет – девять месяцев я наслаждался тишиной. Закончил и сдал в срок «Приключения Скрыпа». А потом, там, наверху, прознали, что Сажин здесь не проживает.
И теперь мне греет стенку таджикская семья – двое взрослых и двое детей.
А на днях позвонила в неурочное время Вера Васильевна:
- Вадя! – задыхаясь от волнения, прокричала в трубку - Здесь такое...!

Впрочем это совсем другая история…

[Yelena]

Сообщение от nomados - Вадя! – задыхаясь от волнения, прокричала в трубку - Здесь такое...! Впрочем это совсем другая история…

nomados, не томите! Ждем "другую историю" с нетерпением! Браво!

[Сокол136]

Просто божественно..!!! Спасибо за Ваши рассказы!

[nomados]

Yelena,
Сокол136,
Спасибо!
С уважением