[Уля]

Опять на заводе

Буквально через несколько дней после просмотра моих вещей на бюро секции Союза художников ко мне домой позвонил по телефону заведующий художественной лабораторией Е.С. Изотов.

Он спросил меня, чем я сейчас занимаюсь и сказал, что на этих днях заедет ко мне. На следующий день он действительно приехал ко мне на квартиру и стал уговаривать меня не обижаться на необдуманный поступок Моха, вернуться на завод и работать по-прежнему.

На завод у меня особой обиды не было, а Моха считала для себя человеком абсолютно неавторитетным для того, чтобы оставить любимую мною специальность, и я снова вернулась в художественную лабораторию.

Вскоре мне стало известно, почему так изменилось отношение администрации к моему увольнению.

Без меня из Москвы, из управления фарфоровой промышленностью, приезжали авторитетные люди, в том числе Н. Максимова, и, конечно, удивились, что художник с солидным стажем и известный по музейным экспозициям и выставкам, дающий большое количество образцов для массового производства, вдруг уволился с завода.

Директор не любил выглядеть плохо перед высшим начальством, и меня вновь вызвали на завод.

В эти годы на заводе уже работало много молодых и способных художников из Мухинского училища: Богданова, Гусева, Косенкова, Славина, Семенова, Фирсова и многие другие.

Большое число образцов массовой продукции для цеха делали, в основном, Блак, Лебединская и я. Долгие годы живописный цех копировал такие образцы Лебединской, как «Цветы юга», «Золотой орех», мои — «Свадебный подарок», «Синяя роза», «Садовый лен» и многие другие, которые я теперь не могу упомнить.

Помимо художников-живописцев на завод пришли скульпторы: Велихова, Гендельман, Никонова, Столбова, Стрекавин. Еще раньше их стал работать скульптор Воробьев.

Борис Воробьев, в основном, был скульптором-анималистом. Многие его скульптуры животных, особенно в росписи Ивана Ризнича, имели большой успех.

Помимо анималистической скульптуры Воробьев выполнил целую серию типов из произведений Н.В. Гоголя. Серия этих скульптур в росписи различных художников имела еще больший успех, и коллекционеры — любители фарфора до сих пор мечтают ее приобрести.

Из всех, вновь пополнивших скульптурную мастерскую скульпторов наиболее чувствовала и понимала фарфоровую пластику С. Велихова. Остальные как-то не нашли себя в должной мере в фарфоровой скульптуре, и, конечно, никто не мог заменить Наталью Яковлевну Данько.

[Уля]

Пришли на завод и новые художники-скульпторы по форме: Криммер и Лепорская. Свои формы они представляли в виде эскизов, а выполняли их в материале, часто внося и свою долю творчества, мастера-модельщики, такие как Борисов, Вирютин, Троицкий и многие другие.

Иногда Криммер и Лепорская делали и живописные композиции, которые потом выполняли на фарфоре очень талантливые опытные мастера уникальной группы художественной лаборатории (М. Арефьева, О. Лебедева).

Но эти живописные композиции были далеко не всегда предназначены для завода, а делались по договорам различных министерств культуры для выставочных экспозиций.

До войны системы договорных работ через Союз художников и Министерство культуры не было, и наше поколение художников довольствовалось весьма небольшими окладами зарплаты.

После войны в художественной лаборатории не было уже таких приятельских отношений друг к другу, как это было до войны.

Пришли новые люди, принесли новые веяния, но все же чувство коллектива не совсем покинуло художественную лабораторию.

Чествовали юбиляров, отмечали всенародные праздники.

С помощью сотрудников музея — А.К. Лансере, Т.И. Киселевой, М.Ф. Изотовой устраивали веселые застолья с чтением стихов, показом самодеятельных киноэпизодов из жизни художественной лаборатории и музея. Устраивали маскарады и даже лотереи, где главным выигрышем была машина «Волга» (правда, игрушечная).

[Уля]

Персональная выставка

Судьба время от времени скрещивала пути мои и Михаила Моха. В 1972 году в парадных залах только что отреставрированного Елагина дворца открылись наши персональные выставки.

Дворец сиял позолотой и свежестью всех отделок, на этом фоне витрины с фарфором выглядели особенно привлекательно и празднично. Мои произведения занимали четыре парадных зала, а Мох занял один большой зал.

Свой фарфор я и Мох собирали для выставки отовсюду. Многое доставали в Москве — музеях Загорска, Кускова, в запасниках фонда Министерства культуры. В Ленинграде взяли из Эрмитажа, Русского музея и из частных коллекций.

Выставку открывали: директор музея «Эрмитаж» академик Б.Б. Пиотровский, директор Русского музея В.А. Пушкарев, Председатель Правления ЛОСХ, народный художник скульптор М.А. Аникушин; присутствовали: директор завода им.Ломоносова А.С. Соколов, заведующая отделом прикладного искусства Русского музея Е.А. Иванова и многие другие уважаемые люди (прил. ).

На открытии выставки и на банкете М.Н. Мох, к сожалению, быть не мог, так как после инфаркта не успел вполне оправиться.

В устройстве экспозиций выставок, моей и М.Н. Моха, мы во многом обязаны нашим милым музейным работникам (завода им. Ломоносова) — заведующий, искусствоведу А.К. Лансере, сотрудникам музея Т.И. Киселевой и М.Ф. Изотовой, без помощи и совета которых устройство выставок было бы значительно сложнее. Много помогли и наши художники следующего заводского поколения — С.П. Богданова, Л. Орлова и другие.

Выставка привлекла много посетителей (около 100 тысяч человек) и продержалась, не в пример многим другим персональным выставкам, от июня месяца до конца года (прил. ) .

После окончания персональной выставки в Союзе художников нам сообщили, что есть решение и мне, и Моху присвоить звание заслуженных художников, а через некоторое время и мне, и Моху пришло извещение от секретаря секции прикладного искусства ЛОСХ, оно у меня сохранилось (прил. ).

В нем сообщалось, что наши кандидатуры на звание заслуженных художников утверждены на партийном комитете Союза художников и что нам следует спешно оформить и принести в Бюро секции альбомы с отзывами и фотографиями наших работ — творческих произведений, и характеристику от главного художника завода (прил. ).

Я принесла целых два больших альбома. Один с фотографиями своих работ, другой — с газетными и журнальными вырезками, характеризующими мою работу, как на заводе, так и на выставках. Принесла и характеристику от главного художника завода (прил. ).

Наши альбомы пролежали в шкафах секции несколько месяцев, покрылись слоем пыли, после чего и я, и Мох забрали их домой.

[Уля]

Послесловие

После персональной выставки я еще несколько лет работала на заводе. Сделала ряд образцов для массового выпуска, которые легко выполнимы для мастеров-копиистов живописного цеха завода. Выполнила большой сервиз с вазами и подсвечниками (форма С.Е. Яковлевой) к юбилею Л.И. Брежнева — «День мира», роспись большого фарфорового самовара с заварным чайником, чашками и большим подносом (форма А.И. Борисова). Этот самовар много раз репродуцировался на плакатах, открытках и т.п.

Написала сервизы: «Пусть всегда будет солнце», «Этот прекрасный прекрасный мир», большие настенные блюда: «Берегите планету Земля» и «Берегите природу».

Вылепила в фарфоре и расписала пять пластов на темы сказок А.С. Пушкина и многое другое.

Все перечисленные произведения экспонировались на ряде выставок и помещены в экспозиции музеев.

За свою творческую жизнь я выполнила огромное количество произведений в фарфоре, но, к сожалению, никогда не вела учета того, что было сделано.

Молодость не расчетлива, и только к старости начинаешь понимать, как быстротечно время и как много упущено и не выполнено. Еще рука привычно тянется к листам ватмана и к белым фарфоровым формам, такова натура художника и такова сила его прекрасной профессии.

Многих моих дорогих товарищей по заводу уже нет на свете. Все они были истинными энтузиастами своего дела, на работу шли как на праздник, работали, не думая о наградах и званиях, работали потому, что были навечно околдованы фарфоровой живописью.

Награды и звания даются художнику при жизни и уходят из жизни вместе с ним, остаются на земле дела их рук — творческие работы, по ним судят и помнят автора, и суд этот самый справедливый.

Эталоном в творчестве для меня, да и для многих моих товарищей всегда служил главный художник завода двадцатых годов — Чехонин. К сожалению, я уже не застала его на заводе. В работах Чехонина доминантой всегда был белый фарфор, подчеркнутый четким графическим рисунком.

Главный художник И.Г. Михайлов, при котором я начала свою работу на заводе, архитектор по образованию, был высококультурным и замечательной души человеком. К сожалению, работать с ним мне пришлось недолго.

Заменивший его в должности главного художника Н.М. Суетин, несмотря на мое глубочайшее к нему уважение и добрые дружеские отношения, как в годы мирного труда и в тяжелые блокадные дни, не мог оказать на меня и мою работу какое-либо влияние, слишком на разных платформах стояли мы в понимании искусства.

[Уля]

Большое положительное влияние Николай Михайлович Суетин оказал на творчество художников А.А. Яцкевич и особенно Л.В. Протопоповой. Все лучшие работы Людмилы Викторовны были выполнены при Н.М. Суетине, с помощью его советов в пропорции и композиции, в связи рисунка с формой.

По своей натуре Н.М. Суетин был человек мягкий, легко ранимый. В силу своего увлекающегося характера, часто попадал в нетерпимую обстановку. На него особенно действовали агрессивные вмешательства, как в его личную, весьма беспокойную жизнь, так и в его работу на заводе. Это, конечно, повлияло на его здоровье, и он рано ушел из жизни.

Последующие главные художники, при которых мне пришлось работать, были несостоятельны в своей должности и занимались, главным образом, администрированием, для подлинного художественного руководства у них не было ни таланта, ни званий.

Сейчас на заводе за мою жизнь работает третье поколение художников. Они чем-то непохожи на нас. У них лучше условия работы, больше возможности и времени для выполнения сложных композиций на фарфоре, они чаще могут выступать на выставках. Наше же поколение большую часть времени отдавало производственной массовой продукции, а уникальные работы выполнялись от случая к случаю.

Но существует между нами и некоторое сходство: они, так же, как и мы, преданы фарфоровой живописи, так же трепетно ждут выхода своих работ из пламени муфельного обжига.

Это (???) сильный коллектив с главным художником заводской династии Пещеровых.

На стене в моей комнате висят два больших фарфоровых блюда, подаренные мне художественной лабораторией в дни моего Юбилея.

В композицию одного из них входит маленькие живописные произведения, как бы, творческие автографы художников уже не тридцатых, а семидесятых годов.

На другом блюде незаменимые помощники художников – живописцы-копиисты, выполнили отдельные фрагменты из моих произведений на фарфоре.

Эти блюда – реликвии памяти сердца. Они напоминают мне о временах, когда я также участвовала в кипучей творческой жизни своего завода, и, конечно, глядя на них, делается немного грустно.

За время своей полувековой работы на заводе, я получила много дипломов и почетных грамот. Последнюю почетную грамоту от Исполкома Ленсовета «За большие заслуги в развитии советского изобразительного искусства, активную общественную деятельность и в связи с 50-летием Ленинградской организации Союза Художников РСФСР» я получила 19 апреля 1982 года.

Но самой моей дорогой наградой остается медаль «За оборону Ленинграда


Т.Н. Безпалова-Михалева

[Уля]

История одного сервиза

Сервиз «Кировск» был репродуцирован в Большой Советской Энциклопедии и других изданиях, неоднократно экспонировался на выставках. Находится он в Музее имени Ломоносова.

Мне приходилось слышать от некоторых искусствоведов, что сервиз «Кировск» на тему о Кольском полуострове, исполненный в 1936–1937 годах в глубоких сине-зеленых тонах, написан мною в какой-то мере под влиянием Н.М. Суетина. Некоторых интересовало и то, почему его роспись ближе к станковой, чем к фарфоровой живописи?

Хочу всех интересующихся историей этой работы, разочаровать!

Сервиз этот родился у меня в тот период, когда Суетин вообще отсутствовал на заводе, он был во Франции и занимался оформлением Международный выставки в Париже. Суетин увидел сервиз уже завершенным и обожженным значительно позднее.

Увидев сервиз, Николай Михайлович сказал: «О, Тамара Николаевна! Это по настроению близко к Сезанну» и добавил, что «По своей тональности сервиз напоминает Лиможские эмали».

На самом деле, все было гораздо проще. Во-первых, в те времена я увлекалась живописью масляными красками на полотне. Писала много пейзажей. Кольский полуостров и недавно основанный на нем город Кировск, были хорошо знакомы мне, так как на нем, в группе академика А.Е. Ферсмана, работал брат моего мужа, а сам муж проектировал Невские (?) гидростанции и подстанции Кольской энергосистемы.

Своеобразная красота горы Кукисвумчорр и озеро Вуд-Явр совершенно покорили меня.

Во-вторых, мне хотелось, хотя бы приблизительно, найти такие глубокие синие и зеленые тона, которые есть в подглазурной живописи, и менее интенсивны в надглазурной фарфоровой живописи.

В какой-то степени, я считаю, что это мне удалось. А насчет Сезанна и Лиможских эмалей, оставим это на совести Николая Михайловича. Я же не добивалась в своей работе ни того, ни другого.

Хочу еще добавить, что многие художники-фарфористы (я имею в виду художников тридцатых годов), претерпели в своей манере творчества изменения. Я от живописных, и, может быть, несколько размашистых композиций, перешла к более компактной графической манере письма, и даже от живописи масляными красками перешла к сугубо графическим работам на ватмане.

Изменялись в своих работах и Иван Ризнич, и Мох, и Блак, и Щекотихина.

Один А.В. Воробьевский остался предельно верен себе.

[Уля]

О розе

Если бы мне задали вопрос, какой цветок я люблю больше всего изображать на фарфоре, я, не задумываясь, ответила бы – розу.

Изображение розы на фарфоре традиционно. Не вдаваясь в сложную биографию розы, утверждаю: роза – цветок всеукрашающий.

В двадцатые годы своим точным графическим почерком розы великолепно писал художник Чехонин.

Легко и декоративно вписывались розы в композиции З.В. Кобылецкой.

Потом розу надолго забыли, и только в шестидесятых годах роза вновь расцвела на изделиях нашего завода.

Я писала розы как на вещах уникального характера, так и на изделиях массового производства, на сервизах и на вазах.

Долго шел в цехах завода мой сервиз «Свадебный подарок», с букетами роз. Идет и поныне в массовом производстве сервиз из костяного фарфора с орнаментом из розочек «Доброе утро», отмеченный премией ВДНХ и знаком качества на заводе. Выпускаются и многие другие мои произведения, на которых распускаются неувядающие розы.

Потом эстафету подхватили художники Славина, Богданова, Григорьева и другие мастера следующего поколения.

Цветам цвести, и цветут они на чашках, тарелках, сервизах, украшая любое праздничное застолье, дополняя собой праздничное доброе настроение людей.

А вазы – большие и малые, входящие в интерьер ваших квартир, украшенные цветами вазы-букеты.

Разве не радуют они ваш взор в долгие зимние дни своим вечным цветением.

Вот почему мы, художники-фарфористы, любим писать для вас цветы и особенно – розы.

[Уля]

Художественные Советы


Художественные Советы! Сколько прошло их передо мною за полвека работы на заводе. Критики, искусствоведы, маститые художники в чинах и регалиях, директор и другие административные работники, как ангелы-хранители сопровождают каждого художника во все время его долгого или короткого творческого пути. Все разнохарактерные точки зрения сливаются на Художественном Совете, если и не единодушно, то в достаточно мощном потоке мнений. И бывает, такое тут услышишь, что только диву даешься. Выходит, жил-жил на белом свете, и вдруг узнал или о себе, или о своих товарищах такое, что и во сне не всегда приснится.

Однажды был на Совете такой смешной, если бы не грустный случай. Рассматривался сервиз одного из художников завода, мягко говоря, более чем скромный. Выступил весьма уважаемый член Художественного Совета, заслуженный художник, и с восторгом воскликнул: «Это произведение и автор его по своей гениальности совсем как Лев Толстой в литературе». Совет воспринял эту рекламу как должное, и как-то обидно стало за Льва Николаевича Толстого – уж очень несовместимо было это сравнение с гением великого русского писателя. Это только, как говорилось в старину, притча к тому, что очень часто на Художественных Советах, по типу той кукушки, что хвалит петуха, не замечая, как в сказке Андерсена, что «король-то голый».

Часто в патриархах, с легкой руки критиков, ходят те, кто ни опытом, ни мастерством в работе не владели и пользовались золотыми руками мастеров-живописцев и опытных заводских модельщиков, без которых, как говорится в старой поговорке: «Ни в зуб ногой». Зато люди эти умели цветисто говорить и рьяно выступали на всех диспутах и советах, за что и были чтимы.

А настоящие патриархи сидят себе скромненько да тихонько на заводе и славу завода умножают.

Зачастую на Советах с критикой выступают люди, не знающие условий производства и забывающие о том, что художники-фарфористы, прежде всего, это промышленные художники, и помимо выставочных произведений должны выдать в торговый зал хорошую чашку для потребителя.

Не подумайте, что я против Художественных Советов. Совет – слово древнее и доброе. Добрый совет – что же может быть лучше? Но всегда ли советующие с достаточной серьезность относятся к обсуждаемому вопросу? Вы скажете: «В суждениях бывают ошибки», от этого никто не застрахован, все же очень важно, чтобы на Советах присутствовала и чувствовалась доброжелательная атмосфера, в выступлениях больше самокритичности и ответственности. А если в чем-нибудь выступающий некомпетентен, плохо разобрался и нет уверенности в правомерности своих мыслей, не лучше ли промолчать? Ведь для художника необдуманная и несправедливая реплика не проходит безболезненно, иногда нарушает сложившийся ритм его творчества!

И потому, уважаемые критики, будьте самокритичны и внимательны в своих суждениях, помните: «Здесь работают художники!».

[Уля]

Приложение 10

Главное Управление культуры Исполкома

Ленгорсовета

Ленинградская организация Союза Художников РСФСР

Центральный парк культуры и отдыха им С.М. Кирова

Текст буклета выставки фарфора

Тамара Николаевна Безпалова-Михалева более сорока лет работает по росписи фарфора. Ее лучшие произведения обогатили советское декоративное искусство и вошли в его историю.

После окончания художественного техникума при Ленинградской Академии художеств, она была принята художником на фарфоровый завод им. Ломоносова. В первые же дни работы Безпаловой пришлось принять участие в выполнении ответственного заказа для Франции. Уже тогда проявляется ее незаурядный талант.

Произведения Безпаловой-Михалевой всегда отличаются огромным жизнелюбием, неослабевающим интересом к тому, что совершается в окружающем мире. Поэтическое отношение к действительности рождает в творчестве художника образы удивительно русские, эмоционально насыщенные. Влюбленность в материал, богатство фантазии и декоративного языка, безукоризненность исполнения – наделяют работы Тамары Николаевны теми высокими достоинствами, которые присущи лучшим произведениям прикладного искусства.

Безпалова-Михалева принадлежит к поколению мастеров, создавших и утвердивших новое художественное содержание в искусстве советского фарфора.

Бурная жизнь тридцатых годов, с ее трудовыми рекордами, смелыми научными открытиями, явилась для нее источником творческого вдохновения.

Сервиз «Кировск» посвящен теме строительства нового индустриального центра в Заполярье. На блюде-подносе, основном предмете этой сюжетной композиции, в чернеющих далях полярных сумерек, высятся новые здания. Все это произведение проникнуто духом победы над, казалось бы, непреодолимыми трудностями.

А на небольшой четырехгранной вазе развертывается панорама сельского праздника. Солнечный день, желтое поле, тучные стада, цветные косынки на женских головах. Все дышит радостью труда.В творчестве Безпаловой-Михалевой сюжетные композиции занимают значительное место. Но они являются лишь отправным моментом для более глубокого раскрытия эмоционального содержания произведения. И в этом художник пользуется разнообразнейшими средствами выразительности.

Прозрачность мазка, точность линий, богатство цвета, свобода композиционных построений, многообразие художественных приемов придают работам Безпаловой-Михалевой черты неповторимой характерности.

[Уля]

Мир поэзии, сказки, древних сказаний привлекает внимание художника, демонстрируя новую область в ее творчестве. Чрезвычайно привлекателен в этом отношении большой круглый пласт «Кот в сапогах». Великолепная роспись, очень точно скомпонована по кругу, мягко охватывает его поверхность, заполняя форму.

В сервизе «Сказка о царе Салтане», пожалуй, одном из лучших произведений сказочной темы периода 1930-х годов, наиболее ярко отразилась творческая индивидуальность художника. Плоскостное изображение, лишенное перспективы, как нельзя лучше поддерживает форму. Гамма красок сдержанна и изысканна – преобладает желто-розовый цвет. Особое богатство красок сказочно-декоративной композиции придает тонко гравированное золото. Персонажи характерны и узнаваемы. Здесь и природа становится одним из действующих лиц: солнце, звезды, волны на море, дождевые тучки «гневаются» и «радуются» вместе с основными героями. Тонкое проникновение в мир поэзии Пушкина, глубокая любовь к его творчеству, помогают раскрыть художнику прелесть пушкинских образов.

На протяжении своей долгой творческой деятельности, Безпалова-Михалева создала очень много сервизов, подарочных чашек, ваз для массового производства. Выполненные с большим чувством ответственности, наделенные щедрым талантом, они получают высокие оценки на Всесоюзных художественных советах и пользуются популярностью и спросом у потребителя. Многие из них вошли в золотой фонд завода им. Ломоносова.

В тяжелые годы блокадной зимы осажденного Ленинграда, на художественной выставке 1942-1943 годов были представлены работы Тамары Николаевны – фарфоровые пласты и вазы. Мужественна и строга была их тематика, отразившая суровое величие тех дней: «Кировцы уходят на фронт», «Ленинград в борьбе», «Прорыв Ленинградской блокады» и другие.

В юбилейных работах, посвященных 50-летию Социалистической революции, художнику удалось передать атмосферу революционной героики. И в этих произведениях поражает богатое разнообразие художественных приемов: высокая символика образа в росписи вазы «Весь мир насилья мы разрушим», выполненной в строгой колористической гамме; цвет несет здесь вполне определенную эмоционально-смысловую нагрузку; черно-синяя фигура поверженного орла перекрыта золотом серпа и молота. Создается впечатление победы света над мглой, победы свободы над черной неволей. Это впечатление усиливается всем декоративным строем произведения.

Серия юбилейных кубков, представленная художником, исполнена в совершенно иной манере: живописная вязь рисунка образует соцветия из алых гвоздик, роз, золотых колосьев. И в этом нет ни малейшей дробности, напротив, образуется монолитный узор. Точно найденные композиционные решения поддерживают форму кубков.

По эмоциональному накалу, сдержанной красоте колорита, по мастерству исполнения – эти произведения, проникнутые пафосом гражданственности, перекликаются с лучшими работами выдающихся фарфористов двадцатых годов