[Бирюза]

************

А вот ещё о детской зависти. В десятом классе я носил полушубок моего деда, который был у него еще до войны. Он был пошит очень добротно и хорошо сохранился.
С каракулевым воротником и пыжиковой подкладкой он смотрелся очень здорово и необычно. И хотя подкладку надо было время от времени подшивать, так как она постоянно рвалась и висела клочьями, я любил его носить. Уже гораздо позже, лет через двадцать, на вечере встречи выпускников, я узнал от Олега Родченко о том, что подкладка не рвалась, а её рвали именно они с Володей Ковганцом и Владиком Мишиным, так как у них не было такого полушубка.
У Владика Мишина отец преподавал в Ворошиловградском машинституте. Как и всякий умный человек, он мог пошутить над собой, подурачиться в кругу близких и друзей. Однажды дома он прилепил себе на лысину чуть выше лба стрелу на присоске от детского лука, и, расхаживая по квартире, уверял домашних, что он единорог. Каково же было его удивление, когда после снятия стрелы, он увидел идеально ровный круглый след тёмно – бурого цвета, который остался у него на голове. Создавалось впечатление, что на лоб ему была поставлена банка и стояла там не менее суток. А лекции то студентам читать надо. И он заклеил отметину лейкопластырем крест-накрест. Владик, конечно – же, рассказал обо всём нам. Мы посмеялись и забыли. Но когда через пару дней отец Владика пришел на родительское собрание с лейкопластырем на лбу, а мы, слоняясь под дверью в класс, увидели его, нас прорвало. Мы отворачивались и безуспешно пытались подавить в себе приступы смеха. Но как только снова видели свирепые взгляды его бешено вращающихся глаз и кулак, который Владик показывал нам, держа его за спиной, мы смеялись с новой силой.

***************

Иногда в школах проводились мероприятия по сбору металлолома и макулатуры, и занимались этим в основном младшие классы. Возле школы, на какой-либо площадке с удобным подъездом, стояла пара преподавателей, которая на глаз определяла вес того или иного металлического предмета, который мы приносили. Предмет определялся в одну из двух куч. Большая куча была с черным металлоломом, а маленькая с цветным. За килограммовый предмет из цветного металла записывали в десять раз больше – десять килограмм. Помню, с каким упорством, граничащим с тупостью, мы тащили на металлолом две дюралевые урны от кинотеатра «Космос» до СШ № 14. Для нас они были неподъёмными по весу, и весь этот путь (больше километра) мы катили их. Мы не могли их бросить, потому что они были из цветного металла и нам записали бы за них очень много. Учитель, стоящий на приёмке металла, не разрешил их сдавать на лом, так как они были целыми. Пришлось за углом разбить эти урны и сдать другому учителю, в результате чего наш класс занял первое место. Сбору металлолома пытались придать соревновательную систему. Соревнования шли между звеньями, классами и школами. Межшкольные результаты соревнований мы узнавали через два-три дня и, в зависимости от результатов, чему-то радовались или огорчались. И если для сбора металлолома специально отменялось пару уроков, то с макулатурой было проще. Её надо было принести с собой, когда идешь на занятия. Те же, кто не принёс макулатуру, в течение часа должны были её принести. Достаточно было пробежать по подъезду, постучать в несколько дверей и ты был нагружен связками старых газет и журналов.
А что касается соревнований, то…
«Социалистическое соревнование – дело всенародное. В стране не может находиться ни один трудовой коллектив, не вовлечённый в систему соцсоревнований. Вот почему первоочередной задачей нашей родной коммунистической партии является вовлечение в соцсоревнование как можно больше трудовых коллективов…» – хотите, верьте, хотите, нет, но этот бред я шутки ради выучил наизусть на урок обществоведения в девятом классе, получил за это пятёрку, и помню до сих пор.
Получить макулатуру было не проблемой из-за огромных подписок на газеты и журналы. Только наша семья в различное время выписывала для нас с Олей: газету «Пионерская правда», журналы «Мурзилка», «Весёлые картинки», «Юный натуралист», «Костёр», «Пионер», «Вокруг света», «Zeitung» на немецком языке. Выписывались и журналы для взрослых: «Огонёк», «Мир», «Звезда», «Юность», «Наука и жизнь», «Работница», и много других. В иные дни почта не влазила в почтовый ящик, и торчала вокруг ящика. Одна «Литературная газета», со своей знаменитой 16-й страницей, занимала весь ящик. Подписка была сравнительно недорогая, а главное, каждый день что-то новое. И, невзирая на большое количество прессы, мы с Ольгой постоянно ругались, кто будет первым читать тот, или иной журнал. Перед праздниками родители считали, кого и с каким праздником надо поздравить и считали какое количество открыток нужно купить.
Выбор и покупку открыток поручался нам с Ольгой, а подписывали их родители. Тогда далеко не у всех были телефоны, и поздравления почтовой открыткой или телеграммой были очень популярными. Телеграммы адресат получал именно на том бланке, который на почте заказывал отправитель.
Я не думаю, что родителей заставляли делать большое количество подписок, даже знаю наверняка, что подписывались они добровольно, но ведь было и по-другому. Когда в 1981 году я окончил наше штурманское училище (ВВВАУШ им. Пролетариата Донбасса), то по распределению попал служить в Германию, на аэродром Кётен. Я и два летчика жили в одной трёхкомнатной квартире холостяков. По существующему тогда негласному положению, каждый офицер и коммунист, (а почти все офицеры были коммунистами) должен был выписывать одну военную и одну партийную газету, а также один военный и один партийный журнал. Я где-то сказал, что это неправильно, и что раз мы живем в одной квартире, как бы семьей, то нам ни к чему три партийных газеты с тремя журналами и три военных газеты с тремя журналами.
Это дошло до замполита полка подполковника Тимофеева. И с этого времени, он два года пропесочивал меня на всех партсобраниях за то, что я неправильно понимаю политику партии и правительства в вопросах подписки.

****************

На летние каникулы родители часто отвозили меня в деревню, к бабушке по материнской линии. Дедушка погиб в войну в Миусских плавнях – его пулей сшибло с плота в ночном бою во время переправы через большой тогда Миус. Он был первым трактористом на селе (ещё на тракторе Фрабзон), потом секретарём райкома партии по сельскому хозяйству, а в войну - комиссаром партизанского отряда «За Родину» и его награды до сих пор хранятся в посвящённом ему уголке музея с. Покровского. Деревня находилась в Ростовской области, под Таганрогом, там, где в войну шли страшные бои, и вдоль реки Миус стоял Миус-фронт. У бабушки был небольшой саманный дом из двух комнат, крытый камышом.
Саманные кирпичи делали так. В назначенный день на стройку (на местном диалекте это называлось на толоку) собиралось пол улицы, и все соседи мужского пола вместе с детьми месили ногами мокрую глину, перемешанную с соломой. Иногда по этой глине под узду водили лошадей. Получившейся смесью набивали специальные формы для больших кирпичей. Из форм кирпичи вынимали ещё совсем сырыми и рядами раскладывали под солнцем на траве до полной просушки. Сушиться они могли неделями, в зависимости от погоды. Впервые я месил саман в шестилетнем возрасте. Я работал вместе с дядей Володей, братом моей мамы и жившим вместе с бабушкой, большого любителя таких строек из-за следовавшего за стройкой обильного застолья.
Из таких кирпичей дом получался необыкновенно тёплым и долговечным. Село Покровское располагалось на реке Миус, и многие улицы имели большой уклон в её сторону. Я быстро сдружился с местными ребятами. После сильных дождей мы бегали вдоль бурлящего ручейка вдоль улицы и собирали вымытые из земли патроны. Патроны были различных размеров и калибров. Если учесть, что это был 1966 год, то есть после войны прошел уже двадцать один год, то можно только удивляться, какое несметное количество патронов валялось в округе.
У каждого из нас была большая коллекция патронов, которую мы старательно прятали как от взрослых, так и друг от друга.
Патроны были везде, и в балке, в которую упирался конец огорода, и в самом огороде, и даже в заборе из мергеля, который отгораживал двор от улицы. Я тогда не мог понять, каким именно образом патроны попали в тоненькие щели между камнями. Щели были настолько узкими, что туда с трудом протискивалась моя маленькая ладошка. Только гораздо позже я понял, что и послевоенной детворе нужно было где-то прятать патроны. У моих двоюродных братьев Саши и Коли коллекции были посолидней. Во-первых, они были гораздо старше меня и имели возможность прошерстить близлежащие окрестности лет на десять раньше, чем я. Во вторых, они сначала жили, а затем гостили у бабушки месяцами из года в год, а не приехали как я - впервые и на две-три недели. Так вот, среди их сверстников в «коллекциях» зачастую можно было найти холодное и огнестрельное оружие. Непонятно одно – куда все это делось?

*************