Антик Форум – Оценка, продажа, покупка антиквариата - антикварный форум

Уважаемые форумчане!
Я пришла к Веревкиной очень уж окольными путями: «продираясь» сквозь хайдеггеровские тексты о Тракле, попутно открыла для себя, что немецкий литературный экспрессионизм формировался прежде всего в контексте экспрессионизма изобразительного. Тут и споткнулась я о «Синего всадника»! Головой «Синего всадника» называли Василия Кандинского, в то время как его сердцем, на мой взгляд совершенно справедливо, считают Марианну Веревкину. Сразу оговорюсь, что то, что вы прочтете, придумала и открыла не я. Мною были использованы материалы публикации Алеши Прокопьева и Юрия Годованца (первый – поэт, переводчик с немецкого английского и шведского языков; второй – историк искусств, поэт и культуролог).
Наверное многие форумчане-москвичи имели возможность посетить выставку Марианны Верёвкиной, организованную на основе собрания Муниципального музея современного искусства (г. Аскона, Швейцария, кантон Тичино) и приуроченную к 150-летию со дня ее рождения. По свидетельству разных источников, выставка Марианны Верёвкиной в Третьяковской галерее на Крымском валу стала настоящим откровением и очень ярким событием в художественной жизни Москвы в 2010 году. Говорят, что общечеловеческий вкус (не стоит в нашем случае говорить "массовый") ровно на сто лет отстает от того, как видит и выражает мир индивидуальный художественный гений. И неслучайно, что сегодня мы и в живопись экспрессионизма вглядываемся иначе. Да и в сегодняшнем возвращении Марианны Веревкиной к отечественному зрителю есть некая историческая справедливость.
Кажется, что в интерпретации чрезвычайно богатых обстоятельств жизни этого русско-немецко-швейцарского художника уже сложилась некая традиционность, следующая за естественной фабулой сложных жизненных коллизий. Это и необычайная художественная одаренность, и личные отношения с Ильей Репиным, Алексеем Явленским, Василием Кандинским, и своеобразная жертвенность, и временное творческое молчальничество, и роль духовного стержня в создании необыкновенно напряженной атмосферы поисков нового пластического языка, очищенного от всякой подражательности, но и нежелание самой выходить за рамки фигуративности в чистую абстракцию, а также необыкновенная интеллектуальная продуктивность, отраженная в переписке с широким кругом представителей культурной элиты, в специальных докладах и штудиях, в трактате (творческом дневнике) "Письма к неизвестному" (1901—1905). Картины Верёвкиной, исполненные в необычной технике (яркая темпера на бумаге, наклеенной на картон), обладают удивительной интригой, особой энергетикой, математической ясностью и эмоциональностью. В работах Веревкиной контакт между зрителем и художником возникает как бы из суммы неправильностей, непропорциональностей, нелицеприятных условностей. Лично меня не оставляет ощущение детской непосредственности, свойственной простодушному и как бы самодеятельному искусству. И все это — после того как она училась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (у Иллариона Прянишникова), брала частные уроки у самого Ильи Репина, который сравнивал ее с Рембрандтом, с 1896 года жила в Мюнхене, второй после Парижа столице мирового искусства, где занималась в знаменитой школе Антона Ашбе.
Верёвкина начала самостоятельно творить в семейном имении "Благодать" в Витебской губернии (под Вильнюсом). Имение было пожаловано ее отцу, русскому генералу, участнику Крымской войны, Владимиру Николаевичу Верёвкину (1821-1896) за героизм, проявленный при обороне Севастополя. В имении у нее уже в ранние годы была художественная мастерская, она всю жизнь оставалась православной верующей (при крещении получила имя Мариамна) и закончила свой жизненный путь в Асконе — особом для Швейцарии горном месте, проникнутом грозной благодатью. Считается, что русский авангард поразил мир благодаря иконописным источникам вдохновения, которые на Западе были давно забыты. Это, конечно, спорно, но Верёвкина (как и многие другие художники-экспрессионисты) несомненно черпала полными пригоршнями и из этого источника: локальный, яркий, открытый цвет, плоскостность и статичность изображения, принципы нелинейной перспективы. Общеизвестно, что иконописный образ должен быть сначала запечатлен в душе, а уже потом написан на доске. Художественная мощь Верёвкиной именно в этом: свои картины, а точнее сказать, художественные образы-символы, а еще точнее, их иную реальность, она сначала видит умом, обретая все это путем предельной концентрации какого-то внутреннего зрения, которое опирается на идеи простых геометрических фигур (эллипса, круга, треугольника). Конечно, мир картин Верёвкиной нельзя считать реальным, но его нельзя считать и придуманным, сочиненным, ибо это иной правдивый мир, а он — результат специального волевого и духовного зрения, направленного на выявление сущности (структуры) вещей, принципиально тревожной. Задолго до того, как Интернет вошел в нашу жизнь, художники создавали собственную виртуальную реальность (то есть потенциальную вещественность — если отправляться от латинского vir-tualis, virtus realis; или: возможную реальность — если исходить из английского virtual reality). Послушаем же саму Марианну Владимировну, в свое время она писала: "Я верю и хочу, чтобы за мной верили и другие, что, кроме суетного мира преходящих форм, есть мир незыблемого покоя истины, мир примирений, куда тянет меня всей душой. Это — мое чувствование и моя вера, моя художественная суть, мое Я художника. Я долго искала тот язык, на котором я могла бы говорить обо всем этом, на котором я могла бы выразить свою любовь и свою веру. Сквозь все извивы принятого ложного художественного воспитания, сквозь реализм моего учителя Репина и шик моих заграничных учителей, сквозь свою личную талантливость, столь враждебную исканию чистых идеалов искусства, добралась я, наконец, до сознания, что в душе моей, рядом с моей любовью и верой, — живут совершенно тождественные им линии и краски и что движения и сочетания этих [линий и красок] ближе всего, ближе всякой фотографии, всякой аллегории могут передавать суть моего двойственного Я. С минуты этого сознания во мне проснулся настоящий художник: я перестала думать символом слова, который в нашем искусстве не может быть символом, а думаю исключительно символом линий и красок".

http://artinvestment.ru/utils/imgres...sen_shkola.jpg
Осень. Школа. 1907
Бумага на картоне, темпера. 71,5 x 89,5

http://artinvestment.ru/utils/imgres...ky_pansion.jpg
Женский пансион. 1907
Бумага на картоне, темпера. 67 x 86

http://artinvestment.ru/utils/imgres...naya_smena.jpg
Ночная смена. 1924
Бумага на картоне, темпера. 74,2 x 91,5

http://artinvestment.ru/utils/imgres..._ave_maria.jpg
Ave Maria. 1927
Бумага на картоне, темпера. 91,5 x 74

http://artinvestment.ru/utils/imgres...rod_skorbi.jpg
Город скорби. 1930
Бумага на картоне, темпера. 107 x 90

http://artinvestment.ru/utils/imgres...ushkin_sad.jpg
Бабушкин сад. 1910
Бумага на картоне, темпера. 32,5 x 40

Картины Марианны Веревкиной могут нравиться или не нравиться. Но, по моему глубокому убеждению, они не могут оставить равнодушным думающего зрителя с открытым сердцем. Позволю себе закончить представленный материал цитатой из предисловия к «Сумеркам человечества» Курта Пинтуса. Он писал о поэтах-экспрессионистах, но, на мой взгляд, это и о художниках тоже. О Марианне Веревкиной так уж точно! «Когда сорок лет назад я назвал поэтов-экспрессионистов вереницей обреченных мечтателей, я не знал, что моя символическая характеристика обернется жестокой реальностью. Читатель, который даст себе труд вникнуть в судьбы этих двадцати трех поэтов, будет потрясен, но и восхищен тем, что все они, даже на фронтах Первой мировой, даже во времена гонений и изгнания, несмотря на свою бездомность и отчаяние, болезни, непонятость и нужду, продолжали писать, сочинять стихи — всюду, куда бы их ни забросило) от России до Огненной земли; хотя на родине их объявили вне закона, во Франции они постоянно спасались бегством или жили в подполье, в Англии и Америке им приходилось все начинать с нуля, браться за самую жалкую работу... И еще нельзя забывать вот о чем: представленные здесь поэты выступают от имени всех своих коллег, которых было в десять, а то и в сто раз больше.»